Собрание сочинений - Лидия Сандгрен

Мартина охватила горячая злость. Амир сказал, что это «стресс», которым сейчас называется практически любое душевное состояние, и, чтобы от него избавиться, достаточно просто пойти домой и «успокоиться». Увы. Мартин Берг не может просто «успокоиться». Мартину Бергу нужно составить список приглашённых на двадцатипятилетний юбилей, потому что он не может поручить Патрисии искать людей, которых нет в социальных сетях. Ему нужно связаться с одним редактором-консультантом, который должен был выйти на контакт ещё на прошлой неделе. В связи с юбилеем он обещал дать телефонное интервью одной газете. Он должен забронировать прачечную и постирать вещи или, как вариант, заплатить за это Элису. Надо сообщить Ракели, что пора определиться с немецким романом. Ридер не может бесконечно писать отзыв. То, как она с этим затягивает, явный знак, что издательство её вообще не интересует.

И надо поговорить с Пером о предложении, которое им сделали. Они должны вместе решить, как ответить. Это, разумеется, честь для нас, но… Мартин Берг не может предать свою с горем пополам, но успешную компанию. Мартин Берг не может оставить взрослых детей и престарелую мать, с которой видится реже, чем следует. Благодарю, но это, увы, невозможно.

С другой стороны, продажи у них далеко не блестящие. И никогда такими не будут. Случалось, конечно, они вспыхивали бенгальским огнём, к примеру, когда у них вышла Книга Лукаса Белла «Одно лето в аду», но насколько велик шанс, что подобное повторится? Возможно, продолжать их относительно скромную издательскую деятельность – это идиотизм. Есть ли у них будущее? Сколько человек купят новое издание дневников Витгенштейна? Сотни две-три бедолаг, которых по неведомым причинам интересует внутренний мир философов? В перспективе пара тысяч как максимум. И это достойный результат. Подготовить нового Витгенштейна непросто. И Сесилия сделала отличный перевод.

На краю бассейна шумела орава школьников. Привыкший к тихой и спокойной атмосфере «Хагабадет», Мартин послал им убийственный взгляд. Видимо, это цена за возможность плавать в пятидесятиметровом бассейне. Мартин увеличил скорость и обогнал тётю в купальной шапочке.

И Густав. Он так и не ответил. Мерзавец. Думает, что может исчезать и появляться в жизни других, когда ему хочется. Звонит после нескольких месяцев молчания и рассказывает, какой потрясающий человек такой-то и как он ездил сначала сюда, а потом туда или ещё о каком-нибудь грандиозном событии, в котором ему довелось поучаствовать. А ты ходил кругами и слушал безответные гудки. Если ты тревожишься, он злится. Если ты не тревожишься, он тоже злится. И Пер со своими намёками на эту, как там её… поэтессу. Утончённую Марию Мальм.

– Плохо, что ты так рано ушёл. Бла-бла-бла. – Что он придумает дальше? Ещё один ужин? Билет в театр, который внезапно окажется лишним? Ты не хочешь?..

Он доплыл до короткого борта бассейна. Оттолкнулся ногами от кафеля и поплыл вперёд, не экономя силы.

* * *

Элис лежал на диване в типичной манере подростка: словно, упав с большой высоты, он застыл в той же позе, в какой приземлился, и, даже здороваясь, сын умудрился не пошевелиться. Он подключил компьютер к телевизору и держал в руке пульт, рядом лежал телефон. Экран то и дело вспыхивал, извещая о новом эсэмэс.

Когда Элис начал одеваться в стиле 50-х, его домашний гардероб тоже изменился. Исчезли мягкие штаны и застиранные футболки, в которых он ходил по полдня. На смену пришли клетчатая фланелевая пижама, уютная кофта с декоративными заплатками на локтях и зелёный халат хорошего качества, который Элис с нескрываемой радостью извлёк из комода; этот халат Мартин получил в подарок на сорокалетие, но ему больше нравился старый. Следующим этапом, видимо, должен стать шлафрок. Даже носки Элис теперь носил особенные, высокие, из мериносовой шерсти или чего-то подобного. С тех пор как Элис с отчаянием на лице вытащил из машинки носок детского размера и закричал: «Ты что, не понимаешь, что их нельзя сушить в машине!», стирку носков Мартину больше не доверяли. Сын стирал их сам и развешивал сушиться над ванной.

На экране телевизора мужчина с массивным подбородком беседовал с женщиной в шляпке-таблетке.

– Как в школе?

– Хорошо.

– Выучил что-нибудь новое?

– Да не особенно.

– А чем тогда занимался?

Элис изловчился и пожал плечами, не выходя из позы полного расслабления:

– Делал доклад.

– О чём?

Элис вздохнул, что-то пробормотал и ответил:

– О Китае. Мы готовили в группе, дополнительно.

– И как прошёл доклад?

– Нормально.

Мартин сдался и пошёл на кухню проверить содержимое холодильника. Когда-то Элис приходил из школы и рассказывал долгие и бестолковые истории, а потом требовал, чтобы у него проверили домашнее задание, чтобы там точно не было никаких ошибок.

Мартин взвесил на ладони кочан цветной капусты и вздохнул.

Потом потянулись те самые часы – когда все дела сделаны, а спать ещё рано.

Что-то постукивало в работающей посудомоечной машине. Элис от чая отказался. Мартин заварил себе чашку и вернулся за письменный стол.

Много лет назад у него была знакомая, которая настаивала, что ставить письменный стол в спальне плохо по фэн-шуй.

– Это должно быть место для расслабления, – говорила она, слегка морща нос в универсальной мине отвращения.

А ещё она – та самая Мимми, которая так и не купила квартиру, – называла чистым идиотизмом то, что он не использует маленький чердак, просто созданный для офиса – домашнего офиса бизнесмена и издателя Мартина Берга, только, разумеется, надо убрать этих гадких бабочек. И, возможно, повесить несколько открытых полок и поставить красивый письменный стол белого цвета, обязательно белого, потому что так помещение будет более воздушным.

Мартин сел, открыл компьютер, начал перебирать книги. С обложки тонкого томика писем на него насмешливо смотрел Уильям Уоллес. Уголки рубашки помяты, твидовый пиджак в пятнах от красного вина или какого-нибудь вустерширского соуса, заметных даже на чёрно-белом фото. Такой потрёпанный вид бывает либо у бедняков, либо у тех, кто уверен в собственном превосходстве. Уоллес был и тем, и другим.

Писатель Уильям Уоллес умер от инсульта ночью в 1954 году за письменным столом. Его нашли на следующее утро склонённым над листом бумаги, на котором он, сам того не подозревая, начертал последнее предложение. Оно заканчивалось словами He was inevitably [54] и огромной чернильной кляксой, судорожно поставленной, видимо, в момент кончины. Мартин давно решил именно так и назвать биографию «ОН БЫЛ НЕМИНУЕМ – БИОГРАФИЯ УИЛЬЯМА УОЛЛЕСА».

Он искал папку с материалами по Уоллесу, тихо ругая себя за неспособность организовывать файлы, рылся в компьютере и успел просмотреть изрядное количество информации, не относящейся к делу, когда вдруг вспомнил,