Брачные узы - Давид Фогель

Братец Фреди прохаживался туда-сюда по «зале», глубоко засунув руки в карманы брюк. Улучив минуту, когда Tea направилась к зеркалу поправить прическу, он шепотом спросил Гордвайля, не будет ли у того денег; вопрос был брошен между прочим, как если бы речь шла о сущем пустяке, словно и не имеющем к нему, Фреди, никакого касательства, при этом он продолжал шагать взад-вперед. Отрицательный ответ, как видно, не произвел на него впечатления. Он зашагал дальше на длинных, как ходули, ногах, словно некая экзотическая птица, напевая в нос какой-то мотив.

В комнате безраздельно царила разъедавшая все вокруг застарелая скука, которая сразу же со всей силой навалилась на Гордвайля. У него возникло такое чувство, будто он попал в комнату, в которой много дней подряд пролежал больной, так что даже от стен и от мебели стал исходить характерный запах болезни. Захотелось подойти к окнам и распахнуть их настежь. Он обвел глазами комнату, словно увидел ее впервые, и поразился, насколько пестрой была обстановка: некоторые вещи были темные, массивные, старые, по всей вероятности, наследие предков, а с ними соседствовала мебель поновее и подешевле, серийного фабричного производства. На Гордвайля вдруг обрушилось ощущение общей бессмысленности всего вокруг, оно навалилось на него с такой силой, словно вдруг облеклось в грубую материю. У него болезненно сжалось сердце. Однако он сразу же взял себя в руки. «Вздор! — сказал он себе. — Все от бессонницы!» Он подошел к портрету старого барона и стал рассматривать его, как делал уже не раз. Этот писанный маслом, не слишком большой портрет висел между четырьмя портретами «основателей рода». Барон на нем был в мундире майора, в зрелом возрасте, с бородой, подстриженной как у императора Франца-Иосифа, и сейчас Гордвайль вдруг обнаружил, что выражение лица его было глуповатым. Эти маленькие глазки, голубовато-водянистые, сосредоточенно смотревшие в одну точку, не выражали ровно ничего. Их можно было бы спокойно затереть, нисколько не повредив портрету в целом. Нос, крепкий и энергичный, был выписан хорошо, бритый же массивный подбородок между языками разделенной надвое бороды резко выдавался вперед. Никакого сходства не прослеживалось между этим лицом и лицом Теи, никому бы и в голову не пришло, что она его дочь. Оба же сына, напротив, были похожи на отца. Особенно старший, Польди.

Tea подвинула себе стул к изголовью дивана и уставилась в газету, которую читал Польди. То был приключенческий роман, печатавшийся с продолжением.

— Тьфу, Польди! — воскликнула Tea. — Какую мерзость ты читаешь!

И вырвала газету у него из рук. Движение это разбудило кота на коленях у Польди, он слегка приподнял голову и вытаращил на Тею круглые и желтые, цвета пива, глаза.

— Ладно тебе, Tea, верни газету!

Польди не двинулся с места, продолжая лежать в той же позе.

— Прекрати заниматься глупостями! — проговорила Tea и зашвырнула газету подальше. — Ты увидишься сегодня с Рихардом?

— Не знаю. Может статься. Зачем тебе?

— Если увидишь его, передай, что я тогда не смогла прийти в кафе. Он знает, о чем речь. Пусть позвонит мне после праздников в контору. Передашь?

Гордвайль не прислушивался, но имя Рихард засело в нем, как кинжал. Даже не зная, кто таков Рихард и какие дела у него с Теей, он ощутил давящую тяжесть на сердце от одного звука этого имени. В нем поднялась волна ярости и злобы на этого Рихарда, который, казалось бы, должен был быть для него абстрактным понятием. В тот же миг он поймал себя на этом: что ему за дело до всего этого?! Это его ничуть не интересует!.. И все же он невольно напряг слух, пытаясь разобрать слова жены. Безотчетно даже сделал движение встать со стула, на котором сидел, но вовремя спохватился и остался на месте.

Tea спросила Польди:

— Что поделывает Рейзи?

— Я не видел ее, — вяло ответил тот.

— Что, все уже кончилось между вами?

— Почти. Повздорили!

— Ты тоже тот еще фрукт, Польди! — сказала Tea с каким-то удовлетворением. — Я, кстати, знала, что это ненадолго. Она симпатичная девушка, эта Рейзи, только не умеет удержать мужчину… Сообразительности не хватает… Ну, а на кого ты положил глаз теперь?

— А вот этого я тебе не скажу, — хихикнул Польди развязно. — Тайна!

— Маленький хитрец! — пощекотала Tea брата под мышкой. — Хочешь, чтобы я умирала от любопытства. Рыженькая?

— Не скажу! Покамест! Может быть, в другой раз.

Фреди продолжал лениво расхаживать по комнате, словно поджидая опаздывающий поезд. Беседа Теи и Польди навеяла на Гордвайля скуку. Развязный тон раздражал его. Было без четверти час; до обеда еще оставалось время. Барон находился в смежной комнате, баронесса суетилась на кухне. Гордвайль подобрал с пола газету, собираясь просмотреть ее. Но против воли прислушивался к разговору между женой и шурином.

Фреди остановился около него.

— Ты любишь кошек, Рудольф? — спросил он. — Я вот нет! Ни кошек, ни собак, ни других домашних животных! Поражаюсь отцу, как он может их любить. Когда, к примеру, рядом кошка, всегда есть ощущение, что она подстерегает тебя… Кажется, лежит себе и дремлет, не так ли? И тем не менее никогда не знаешь точно, действительно ли она дремлет… Может, как раз в эту минуту она чутко слушает… и слышит все!.. Готов поклясться в этом! Самые твои потаенные мысли чувствует!.. Даже те, над которыми ты сам не властен, которые не пробиваются в область твоего сознания!.. А это неприятно!.. Бывает, когда я остаюсь в комнате наедине с кошкой, меня охватывает желание убить ее… Самая мысль о том, что кто-то вечно подстерегает меня и видит меня насквозь, мне ненавистна… И не потому, что мне есть что скрывать, а просто неприятно… Люди — дело другое! Эти ничего не чувствуют! С ними можно и наедине с самим собой оставаться. В обществе людей ты можешь позволить себе думать о чем угодно. Никто ничего не заподозрит. Не то с животным, с кошкой, собакой…

Гордвайль сидел и изумленно смотрел на него. До сих пор он и предположить не мог, что шурина обуревают мысли такого рода. Этот долговязый, тощий парень, казалось, готовый в любой миг сложиться пополам и разломиться надвое с сухим, резким хрустом, всегда представлялся Гордвайлю пустым и выхолощенным, как колос, пораженный головней. За все время он обменялся с ним считанными, ничего не значащими словами.

Фреди взял стул, подсел к Гордвайлю и продолжал размеренно:

— Эта наша кошка отлично знает, что я терпеть ее не могу… Вечно прячется… держится от меня на расстоянии… В жизни близко не подойдет… Тем более не придет ей в голову прыгнуть мне на колени или потереться о ноги… Она чувствует… Ко всем ластится, а ко мне нет… А ведь до сих пор, должен тебе сказать, я не причинил ей ни малейшего зла. Разве что время от времени кидаю на нее пристальный взгляд. Но все мои мысли ей известны, и она боится… Наверняка знает, что как-то в детстве я задушил одну кошку, и боится…

— Ты преувеличиваешь, — проговорил Гордвайль, которому почему-то стало не по себе. — Ничего они не знают!