Русские не сдаются! - Алексей Махров

Устав мотаться, я присел на край стола, даже не потрудившись стереть пыль со столешницы. Бездумно покачивая носком сапога, я вдруг снова, как три дня назад, валяясь на больничной койке в Ровно, задумался о влиянии моих действий на историю войны.

Ну, если рассудить «по гамбургскому счету», ничего глобального я не сотворил. Подумаешь, грохнул немецкого полковника – таких в вермахте много. Помог нашим захватить Броды, отбить Острог, окружить 11-ю танковую дивизию? Мелкая локальная победа – днем позже 13-я дивизия ударила в другом месте и снова прорвала фронт, а ее передовой отряд только чудом не ворвался в Житомир, как парой дней раньше аналогичное подразделение захватило Острог.

А что еще я могу сделать? Все-таки устроить «сеанс разоблачения» – признаться в том, что я пришелец из будущего? Глупость несусветная! В лучшем случае дадут крепкий подзатыльник, в худшем – закатают в психушку. И плакала тогда разведшкола. А я очень хочу вернуться на фронт или даже за его линию. Хорошо подготовленным, вооружённым, с надежными напарниками. И грохнуть еще несколько десятков (а лучше сотен) фашистских скотов, топчущих мою землю и убивающих советских людей. Вот если бы я мог хоть как-нибудь предупредить руководство, не «светясь»…

– Письмо им, что ли, отправить? – вслух пошутил я, но тут же понял – идея-то вполне здравая!

Насколько мне помнилось из газетных и журнальных статей, описывающих всю бездну падения «кровавого сталинского режима», если на письме написать адрес: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину», то письмо непременно дойдет до адресата – никто из нижестоящих начальников не посмеет взять на себя ответственность за вскрытие содержимого. А вдруг в письме сведения особой государственной важности, а у «проверяющего» соответствующего допуска нет? Про «белый порошок со спорами сибирской язвы» в конвертах здесь, к счастью, еще никто ничего не знает.

А как не «засветиться»? Так в общем зале, возле билетных касс, висят почтовые ящики. Брошу письмо туда – меня все равно здесь через пару часов уже не будет. Даже если начнут проводить расследование, фиг кого найдут – здесь квартирует чуть ли не целая авиадивизия, наверняка через эти ящики десятки писем в день проходят.

Значит, решено – напишу письмо! Бумага, ручка? Так здесь в шкафах я и бумагу видел, и даже конверты. Ручка? С этим сложнее – нет навыка писать стальными перьями, давно привык к шариковым. А чернила? Чернильница вроде была и какие-то бутылочки…

Приняв решение, я начал собирать необходимые канцелярские принадлежности. Взял тонкую стопочку бумаги, пару больших конвертов, перьевую ручку. Но вот с чернилами случился облом – и чернильница и бутылочки оказались пустыми. Но после недолгих поисков обнаружился огрызок карандаша.

Сев за стол, я старательно вывел на верхнем листе: «Уважаемый Йосиф Виссарионович! Я прибыл к вам из далекого будущего…» Сейчас бы стопарик коньячку, для оживления писательского таланта… Но чего нет того нет! Придется писать «на сухую». Худо-бедно, но, наморщив ум, я принялся довольно связно (как мне казалось) излагать все свои немудреные знания о Великой Отечественной войне. Особенно выделил предупреждение о нескольких провальных сражениях 1941 года – окружении Юго-Западного фронта и Вяземском котле. Исписанные незнакомым размашистым почерком листы один за другим откладывались в сторону – меня, как говорится, несло. Пару раз пришлось отвлекаться на затачивание быстро приходящего в негодность карандаша, из-за чего в итоге я с трудом держал двумя пальцами крохотный огрызок, не более полутора сантиметров в длину.

И не заметил, как исписал всю приготовленную стопку бумаги. В сложенном виде листки едва влезли в большой конверт. Ого, а клеевой слой на нем отсутствует! Вероятно, тут пока пользуются обыкновенным канцелярским клеем. Ну и хрен с ним! Я сейчас на конверте такое напишу, что даже в незаклеенный никто не посмеет сунуть нос. «Совершенно секретно! Москва, Кремль, товарищу Сталину лично в руки!»

Уф, давно так много не писал руками, аж пальцы сводит. Теперь надо незаметно сунуть конверт в ящик. Вернее, надо положить письмо так, чтобы не привлечь ненужного внимания, ведь в простом опускании конверта нет чего-то особенного. К сожалению, моя персона отчетливо выделяется на общем фоне – неуставной униформой и оружием. Ладно, проблемы надо решать по мере их возникновения.

Я вышел в коридор и огляделся. Никого! Это мне на руку. Решив, что винтовка в помещении будет бросаться в глаза, я скрепя сердце оставил «АВС» в кабинете. Быстро иду к общему залу… Блин, у двери в служебные помещения стоит часовой! Сюда меня Валуев провожал, и не факт, что если я выйду, то часовой впустит меня обратно. Придется придумать другой способ добраться до ящиков…

– Глейман? – внезапно окликнули меня со спины.

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Спалился? Медленно поворачиваюсь. В коридоре стоит молодой парень в фуражке с «васильковым» верхом. Невысокий, на щеке шрам… Так это сопровождающий объявился!

– Да, это я, Игорь Глейман, – прячу конверт за спину.

– Ты куда так резво направился? – с улыбкой спросил Васенёв.

– В туалет!

– Он в другой стороне!

– Ох, точно! Забыл спросонок!

– Давай по-быстрому! Вылет через пятнадцать минут, я как раз за тобой шел. Ты с вещами?

– Да какие там вещи…

Заскакиваю в кабинет, хватаю «АВС» и быстро оглядываюсь – не оставил ли следов эпистолярного творчества. Чернильцу в шкаф, пустые флаконы туда же, конверт и остаток бумаги просто смахнуть на пол… Вроде всё нормально – почти такой же разгром, как и до моего «вселения» в этот «номер люкс».

Пулей вылетаю в коридор, не забыв выключить в оставляемом помещении свет. А ведь действительно приспичило, да и сходить «на дорожку» не помешает – бегу в туалет. Закончив гигиенические процедуры, уже спокойно подхожу к сопровождающему. Васенёв ждет меня с улыбкой.

– Ну, ты и скоростной! – хмыкает сержант. – Пойдем!

Вот будет хохма, если на летное поле мы выйдем не через центральный подъезд, мимо билетных касс и почтовых ящиков, а через служебный вход. Но нет – Васенёв ведет меня в главный зал.

– Подожди здесь минутку, я кое-что уточню! – Оставив меня буквально возле ящиков, сержант скрывается в дверке рядом с окошками касс.

Лучшего момента для отправки письма не найти! Незаметно оглядываюсь – никто в мою сторону не пялится. Бросаю конверт в узкую щель и делаю несколько шагов в сторону. Уф! По спине аж пот потек, чего не было даже во время перестрелки с немцами! Выходит, товарищ Глейман, что ты своих боишься больше, чем врагов? Возвращается Васенёв, и мы выходим из здания аэровокзала. Снаружи уже стемнело. Сержант ведет к стоянкам транспортников. Один из них прогревает моторы, и возле него снуют люди с керосиновыми лампами и тусклыми электрофонариками в руках.

– Этот, что ли? – кивает на меня военный в кожаном реглане, стоящий у небольшой лесенки-трапа.

– Он самый! – передавая ему какую-то бумагу, ответил Васенёв.