Дыхание судьбы - Ричард Йейтс

Снаряды продолжали падать, но теперь они взрывались позади, на горе, где продолжали прятаться Уокер, Браунли и невесть сколько еще других; по полю бежали, казалось, только Бернстайн и он.

Он бежал так быстро, что почти догнал Бернстайна, когда тот взбирался на холм; Бернстайн только что достиг вершины, припал к земле, обернулся и увидел позади тяжело дышащего Прентиса.

— Где мое отделение? — спросил он.

— Не знаю… наверно, остались сзади. А где Финн?

— Не имею понятия. Ладно, нам лучше держаться вместе. Идем.

Все так же пригнувшись, они преодолели подъем и заскочили в убогий задний двор, полный ржавеющих автомобильных частей и каких-то ящиков, оказавшихся кроличьими клетками. Огонь мог вестись с противоположной стороны улицы или даже из этого самого дома, но Бернстайн, похоже, знал, что делает. Он прямиком подбежал к задней двери дома, на бегу поднял приклад винтовки и ударил им по ручке и замку, одновременно навалившись плечом на дверь, вскинул винтовку и ворвался внутрь. Прентис прыгнул за ним в аккуратную кухню, в которой стоял запах недавно готовившейся еды: Бернстайн уже успел исчезнуть в темноте столовой, крикнув ему: «Проверь наверху!»

Прентис со страхом, будучи почти уверен, что обнаружит немецкого пулеметчика, который хладнокровно поджидает его на верхней площадке либо в одной из комнат, взлетел, перепрыгивая через две ступеньки, на второй этаж. Пинком распахнул дверь первой спальни и нырнул внутрь, потеряв равновесие, но при этом держа винтовку наготове. В комнате стояла тщательно застланная двуспальная кровать, покрытый салфеткой с оборками туалетный столик, от которого шел аромат духов, и платяной шкаф, в котором среди мужской и женской одежды висели офицерские мундиры, а на полке лежали офицерская фуражка с высокой тульей и несколько мягких мужских шляп.

Остальные две спальни тоже были пусты, и он заканчивал осматривать последнюю, когда снизу донесся голос Бернстайна:

— Как там наверху?

— Все чисто!

Они вышли на задний двор, перепрыгнули низкий решетчатый заборчик и двинулись к соседнему дому. Откуда же, черт возьми, велась стрельба? Дом был больше первого, и они вместе проникли на нижний этаж; потом побежали наверх, Бернстайн впереди. Он ворвался в одну спальню, Прентис в другую, затем вместе в третью, самую просторную. Тут стояла кровать, прячущаяся за самодельным балдахином из одеял, которые висели на бельевых веревках. Прентис стоял, не зная, что делать, — сорвать одеяла? Он еще думал, когда Бернстайн поднял винтовку, прогремело три выстрела, и во вздрогнувшем балдахине появились три маленькие черные дырочки. Только когда они спускались вниз, Прентис забеспокоился о том, кто мог лежать за пологом: а что, если это были старик или старуха, слишком слабые, чтобы их эвакуировали со всей семьей? Или дети, игравшие в индейцев внутри импровизированного шатра?

Но они уже были возле третьего дома, перебежав, низко пригнувшись, переулок. Кухонная дверь была нараспашку, а внутри толпились трое: Лумис, Коверли и Кляйн.

— Осел-Пес! — вызывал Кляйн по рации, прикрыв свободной рукой одно ухо от грохота стрельбы. — Осел-Пес, говорит Осел-Бабулька, Осел-Бабулька. Как слышите меня? Прием.

— Бернстайн, где, черт, твои люди?

— Я думал, они идут за мной, они все на…

Кляйн наконец связался со штабом роты, и Коверли, схватив рацию, закричал высоким, вибрирующим голосом:

— Я оторвался от подразделения на правом фланге и на левом! Я не знаю, какого черта мы делаем здесь и даже сколько у меня сейчас людей! Большая часть моих до сих пор на горе, прижаты огнем противника.

— Какое, к черту, прижаты! — сказал Лумис. — Попросту в штаны наложили!

Из коридора вышли запыхавшиеся сержант Финн, а за ним Мюллер, Гардинелла и Сэм Рэнд — очевидно, только что закончили проверять дом.

— Финн, — спросил Лумис, — сколько у тебя здесь людей? Только эти трое?

— Так точно.

— Еще я, Финн, — подал голос Прентис.

— Где ты, черт возьми, был?

— Я пришел с Бернстайном… Да мы уже проверили…

— Почему не последовал за мной?

— Я вас не видел. Бернстайн был единственный, кто…

— Ладно, заткнулись все, — остановил их Лумис.

Лейтенант продолжал говорить по рации, утирая свободной рукой взмокшее лицо.

— Нет, сэр… — повторял он. — Нет, сэр, я…

Стрельба на улице стала ближе. Что им теперь делать? Просто дожидаться, пока подойдут остальные? Бернстайн не выказывал желания выходить наружу, и Финн тоже. Прентис потихоньку, стараясь не привлекать внимания, отошел от них и заметил, что дверца плиты приоткрыта, а на плите стоит то, что наполняло кухню сладким ванильным запахом, который он почуял, как только оказался тут: бисквит, выставленный охладиться явно за мгновение до того, как хозяйка убежала. Он потрогал его пальцем, оставив маленькую грязную вмятину на корочке. Бисквит был еще теплый.

— Да, — говорил лейтенант Коверли. — Есть! Есть, сэр…

С улицы, пошатываясь, вошел запыхавшийся, багровый Тед, санитар.

— Как Пол, Тед? — спросил кто-то.

— Пола больше нет, — ответил Тед. — Контузия. На теле не было ни царапины.

— Господи! — охнул Бернстайн, а Лумис выругался.

Известие оглушило Прентиса. Неужели они говорят о Поле Андервуде? Неужели он мертв?

— На теле ни царапины, — повторил Тед. Потом прошел к плите, сел на стул возле бисквита и заплакал. Невыносимо было смотреть на него, как он сидел, по грязному лицу текли слезы, и он пытался утирать их ладонями, распухшие губы кривились, как у ребенка. — Ни единой царапины. Я ничем не мог помочь ему…

Бернстайн снова вывел Прентиса из дома, они последовали за Финном, Рэндом, Гардинеллой и Мюллером: предстояло проверить другие дома и устроить оборонительные позиции, пока не подойдет остальной взвод. Они выбивали очередные двери, проверяли очередные пустые комнаты. Должен ли он теперь быть при Бернстайне, задавался вопросом Прентис, или все же последовать за Финном? Они выходили из проверенного дома, когда Бернстайн повернулся и остановил его.

— Нет, погоди, Прентис, — сказал он, сосредоточенно морща лицо. Он явно обдумывал примитивную тактику действий. — Оставайся здесь и держи на прицеле тот участок. Видишь? — Он показал на окно, выходившее на унылый пустырь, по краям которого кое-где стояли уцелевшие дома. — Останешься здесь. Увидишь, кто бежит по пустырю, стреляй. Понял?

Прентис кивнул и поспешно опустился на одно колено у окна.

— Вот так, — одобрил Бернстайн. — И ни шагу отсюда, что бы ни случилось.

Он выбежал из дома и что-то закричал кому-то.

Прентис ждал, как было приказано, у окна. Секунду-другую спустя он ткнул стволом и выбил оконное стекло, не затем, чтобы удобней было целиться, а потому, что так всегда делали в кино. Теперь он чувствовал возбуждение и уверенность в себе, — по крайней мере, у него сейчас особое задание. Возможно, вся сложность боевой операции недоступна его пониманию, но никто не может сказать, что он не внес свой вклад в общее дело; никто не может отрицать, что он действовал лучше Уокера и остальных, не важно, уснул он на горе или нет. Они все еще находятся там («в штаны наложили») — он представил искаженное ужасом лицо Уокера, запорошенное желтой пылью, — а он перебежал поле. Он здесь.