Загадка XIV века - Барбара Такман

Вместе с Ангерраном (возможно, даже на том же судне) направлялся в Англию молодой буржуа из Валансьена, города в Эно, собиравшийся представить написанный им отчет о битве при Пуатье королеве Филиппе, своей землячке, и надеявшийся тем самым добиться ее покровительства. Молодого человека (двадцати двух-двадцати трех лет от роду) звали Жан Фруассар. Он добился благорасположения королевы и с ее одобрения стал собирать материал для хроники — произведения, которое в конце концов и написал, став Геродотом своего времени. Фруассар воспевал рыцарство и считал, что славные подвиги, совершенные рыцарями во время войны между англичанами и французами, должны быть скрупулезно описаны, а описания эти оставлены в наследство потомкам. Правда, в описании Фруассара рыцари не только благородные, добропорядочные и храбрые люди, но и алчные и жестокие. А вот к вилланам, по мнению Вальтера Скотта, Фруассар отнесся недружелюбно, что объяснялось условиями написания хроники. И все же в своем труде Фруассар наиболее полно и живо отразил политические и общественные события своего времени.

Среди людей, сопровождавших в Англию французских заложников, находился и великий английский поэт Джеффри Чосер. Ровесник Ангеррана VII, двадцатилетний Чосер принимал участие в боевых действиях англичан против французов, входя в свиту второго сына английского короля — Лайонела, герцога Кларенса. Близ Реймса Чосер попал в плен к французам и был выкуплен Эдуардом за 16 фунтов (для сравнения, рядового лучника выкупали за 2 фунта, а лорду Эндрю Латтералю за его павшую лошадь заплатили 6 фунтов, 13 шиллингов и 4 пенса). Чосер, скорее всего, возвращался в Англию в составе свиты герцога Кларенса.

Ангерран VII де Куси мог познакомиться с Фруассаром и Чосером во время своего путешествия из Франции в Англию, но в дошедших до нас источниках об этом не говорится ни слова. Однако некоторое время спустя, уже в Англии, Фруассар, стремившийся завести знакомство со всеми, кто своими знаниями мог бы ему помочь в написании исторического труда, на одном празднестве при дворе английского короля обратил внимание на блестящего молодого человека по имени Ангерран де Куси, ставшего впоследствии его покровителем. В своей хронике Фруассар пишет: «На этом празднестве особый блеск танцам и пению придавал юный сеньор де Куси. Он находился в большом фаворе и у французов, и у англичан, ибо что бы ни затевал, то все делал хорошо и с изяществом, а своими приятными манерами всех очаровывал».

В средневековье делом жизни молодого рыцаря считались подвиги во славу Марса и Венеры. «Если ты хорошо владеешь оружием, — говорит бог любви в „Романе о Розе“, — тебя будут любить во сто крат сильнее. Если ты обладаешь хорошим голосом, никогда не отказывайся петь, поскольку хорошее пение дарует удовольствие». Согласно тому же роману, рыцарю надлежало содержать в чистоте зубы, руки и ногти, аккуратно причесывать волосы, но не пользоваться румянами, которые не к лицу даже женщинам. Рыцарю надлежало также опрятно и модно одеваться и носить обувь в обтяжку, чтобы «простые люди удивлялись тому, как она налезает на ноги».

Следовал ли Ангерран VII этим советам, сказать затруднительно, ибо его прижизненного портрета не существует, поскольку в те времена рисовали портреты только членов королевских семей или в редких случаях — других известных людей, подобных полководцу Бертрану Дюгеклену. О внешности Ангеррана VII известно лишь то, что он был высоким и сильным — так он предстает в описании его последнего боя, когда он сражался сразу с несколькими врагами. Правда, существует и портрет Ангеррана, но он написан спустя двести лет после кончины рыцаря. На этом портрете Ангерран изображен в зрелом возрасте и кажется высокомерным и властным. Но так как портрет был заказан основанным Ангерраном целестинским монастырем, художнику могли высказать пожелания, каким хотят видеть своего отца-основателя; внешний вид Ангеррана, скорее всего, творческая фантазия живописца.

Однако, если судить по тому, что юный сеньор де Куси, по словам Фруассара, «придавал особый блеск танцам и пению, а своими приятными манерами всех очаровывал», то вполне возможно увидеть юного Ангеррана в оруженосце из «Кентерберийских рассказов» Чосера. Конечно, нельзя с уверенностью сказать, что Чосер, постоянно общавшийся с рыцарями и оруженосцами при дворе английского короля, имел в виду именно Ангеррана, когда в прологе своего сочинения описывал сквайра. Тем не менее, как представляется, сходство есть.

Сквайр был веселый влюбчивый юнец

Лет двадцати, кудрявый и румяный.

Хоть молод был, он видел смерть и раны:

Высок и строен, ловок, крепок, смел,

Он уж не раз ходил в чужой предел…

Весь день играл на флейте он и пел,

Изрядно песни складывать умел,

Умел читать он, рисовать, писать,

На копьях биться, ловко танцевать.

Он ярок, свеж был, как листок весенний…

Всю ночь, томясь, он не смыкал очей

И меньше спал, чем в мае соловей.

Французские высокопоставленные заложники даже придали дополнительный блеск двору английского короля. Они жили за свой счет в окружении свиты и многочисленных слуг. Так, у герцога Орлеанского имелось шестнадцать слуг, а свита его превышала шестьдесят человек. Эти заложники весело проводили время: охотились, танцевали, ухаживали за дамами. Французы и англичане взаимно хорошо обращались с заложниками, хотя равно стремились получить за них большой выкуп — в отличие от германцев, державших своих пленников в кандалах.

Ангерран VII не чувствовал себя чужим за границей. Еще недавно де Куси владели в Англии большим участком земли, полученным в наследство от прабабушки Ангеррана Кэтрин де Балиоль, но конфискованным во время войны Эдуардом и пожалованным им человеку, взявшему в плен шотландского короля Давида II.

У англичан и французов была схожая культура, а знатные люди говорили на одном языке, что было следствием норманнского завоевания Англии. Правда, примерно в то время, когда Ангерран вместе с другими заложниками прибыл на поселение в Англию, французский язык стал постепенно уступать место национальному языку — английскому. Но еще перед разгулом чумы на французском разговаривала английская знать, этот язык был рабочим в парламенте и судах. На французском даже преподавали в школе, правда, к негодованию местных буржуа, полагавших, что такое преподавание «уничижает родной язык, что немыслимо в других странах». Но когда многие церковники, преподававшие на французском, умерли во время чумы, в школе стали преподавать на английском, что «принесло и пользу, и вред», как считал хронист Иоанн Тревизский. «Школьники стали быстрее обучаться грамматике, — писал он, — но, не зная французского языка, пересекавшие море люди, оказавшись на континенте, испытывали определенные неудобства».

В связи со своим островным положением и более ранним развитием парламентаризма, англичане были сплоченнее французов и обладали большим чувством национального достоинства, которое усиливалось растущим неприятием папства. Военные победы, присоединение к стране новых земель, пленение двух королей — французского и шотландского — затмили прежние неудачи, связанные с уступками Вильгельму Завоевателю. Но все же последствия войны с Францией еще терзали страну.