Что за рыбка в вашем ухе? - Дэвид Беллос

С 1960-х вошел в моду тезис, провозглашенный, как считается, Мишелем Фуко, что язык — это власть и что вся власть — это язык. Языковая история ЕС, как и новояз из романа Джорджа Оруэлла «1984», не опровергая этого утверждения полностью, показывает, что в конечном итоге власть — это власть. Язык подвержен политическим манипуляциям не меньше, чем любой другой вид человеческой деятельности.

Правило о равноправии языков имеет ряд интересных следствий. Оно означает, что никакой официальный текст ЕС не может быть признан ошибочным, отвергнут или хотя бы подвергнут сомнению на основании его плохого перевода с оригинала, потому что каждая языковая версия и есть оригинал. В условиях одного оригинала на двадцати четырех языках ни один из традиционных в переводческой сфере вопросов не возникает. Можно назвать это политической фикцией. Но это не теория. Это действительно работает.

На самом деле в текстах, повторенных на нескольких языках и имеющих одинаковую силу, нет ничего нового. На розеттском камне размещен указ 196 года до н. э., где на юридическом языке почтительно сообщается о налоговой амнистии, дарованной храмовым священникам Египта. Высеченный на куске базальта указ изложен на греческом койне, демотическом египетском и с помощью иероглифов. Очевидно, что он должен был иметь одинаковую силу для трех групп его потенциальных адресатов. Розеттский камень традиционно ценится как ключ к расшифровке иероглифов. Вместе с тем его можно считать и доказательством того, что, устанавливая языковое правило, создатели ЕС не ставили перед собой недостижимой цели.

Письменная история двух основных языков исходного ЕС тоже началась с двуязычного документа. В 842 году была произнесена Страсбургская клятва — соглашение между двумя внуками Карла Великого, объединившимися в борьбе с еще одним кузеном, который, по их мнению, планировал лишить их наследства. Карл и Людовик говорили на разных языках: на раннем немецком диалекте и на раннем диалекте того, что позже назвали французским. Каждый произнес клятву верности на языке союзника. Это не было просто данью феодальной вежливости. Клятва была записана, чтобы ее можно было копировать и читать армиям Карла и Людовика. Людовик без всякой клятвы мог приказать своим войскам не воевать с Карлом, и Карл легко мог отдать аналогичный приказ. Но клятва была нужна, чтобы каждый подтвердил: они больше не враги, а союзники в общей борьбе с кузеном Лотарем. Вот почему они составили двуязычный документ, где тексты на двух языках располагались в параллельных столбцах, и в каждом не просто сообщалось одно и то же — эти тексты должны были иметь равную силу при чтении вслух неграмотным солдатам. Страсбургская клятва — документ, положивший начало двум языкам и оказавший ключевое влияние на географические границы европейских стран, — заложила основы и языковой нормы ЕС.

Правда, тут есть одна тонкость. Вряд ли подписавшие клятву кузены разговаривали между собой на одном из языков, на которых она была написана. Личные переговоры об условиях соглашения они скорее всего вели на латыни, а затем поручили писцам найти способ записать это соглашение на тех (ранее не имевших письменности) языках, на которых говорили их войска. Поэтому, хотя явного оригинала Страсбургской клятвы нет, весьма вероятно, что имелся некий исходный эталон — результат переговоров на ученой латыни, переведенный затем писцами или образованными рабами на древневерхненемецкий и старофранцузский.

Ни для кого не секрет, что и в ЕС есть язык общения, используемый на практике в коридорах здания Берлемон, в столовой и переговорных, и это — английский. Однако нельзя сказать, что все документы ЕС сначала составляются на английском, а потом переводятся на другие языки. Все гораздо интереснее. Комиссия или подкомитет собирается вместе, чтобы составить проект документа на одном из трех рабочих языков ЕС — немецком, французском или английском, — но при этом всегда присутствуют и составители проектов на других языках. Первоначальный проект всегда обсуждается с точки зрения не только его содержания, но и того, как он будет звучать на других рабочих языках. Затем проект переводится, и комиссия снова встречается с составителями текста, чтобы устранить трудности и расхождения различных версий. Составители — в равной степени специалисты по языку и чиновники, принимающие участие в разработке содержательной части постановлений ЕС. Благодаря нескольким итерациям, когда над документом попеременно работает то комиссия, то отделы разработки, создается текст, всеми признаваемый эквивалентным во всех его версиях, и в этом смысле «языковая фикция» правила о равноправии языков в ЕС — вовсе не фикция.

Европейский суд в Люксембурге, решающий правовые вопросы, которые не могут быть решены ни одним национальным апелляционным судом стран — членов ЕС, работает несколько иначе. Здесь рабочий язык один — французский. Все документы, рассматриваемые этим судом на всех уровнях, написаны на французском или переведены на французский кем-то из работающей здесь армии специалистов с языковой подготовкой.

Однако истцы — то есть государства — члены ЕС или их полномочные органы — могут подавать иски на любом языке по своему выбору (чаще всего это их государственные языки). Язык государства становится «языком судебного дела», и все документы по этому делу, независимо от их источника, должны переводиться на этот язык. И это опять-таки работа для юристов-переводчиков. Но это лишь половина истории. Судебные решения принимаются всеми или частью из двадцати восьми европейских судей — по одному от каждого государства, входящего в ЕС, — на основании заключения, данного одним из восьми генеральных адвокатов. Верховная власть состоит из коллектива профессиональных юристов; вместе взятые, они говорят и пишут на всех двадцати четырех языках ЕС. В разговоре за обедом, неформальных консультациях и обсуждениях в комиссиях они говорят по-французски, но, объявляя свое заключение по рассматриваемому делу, каждый переходит на родной язык. Например, рассмотрение иска, поданного правительством Португалии против баварского консорциума по разведению молочного скота, заключение по которому дает эстонский генеральный адвокат, включает перевод по меньшей мере в пяти направлениях: португальский — французский, французский — португальский, французский — немецкий, немецкий — французский и эстонский — французский. Это позволяет с помощью французского в качестве языка-посредника выполнить дополнительные переводы в следующих направлениях: португальский — [французский] — немецкий, немецкий — [французский] — португальский, эстонский — [французский] — португальский и эстонский — [французский] — немецкий или — что более типично — делается еще два прямых перевода: немецкий — португальский и португальский — немецкий. Три оставшихся направления (подсчет направлений обсуждается на с. 195) с французского, португальского и немецкого на эстонский не нужны, потому что генеральный адвокат во всех случаях, кроме высказывания своего заключения, использует язык суда, то есть французский. Однако, поскольку постановления Европейского суда имеют силу во всем ЕС, юридические заключения не публикуются и не вступают в силу, пока не будут переведены на все двадцать четыре официальных языка. Каждое из подразделений отдела юридического перевода Европейского суда, где работает 750 переводчиков, на каком-то этапе участвует в принятии любого решения.