Вкус блаженства - Элоиза Джеймс

К счастью, боль совершенно прошла, и теперь Джози лежала в его объятиях податливая и будто лишенная костей. Он скользнул в нее и нашел именно то положение, какое подходило для нее лучше всего, естественное, как дыхание, а потом довел ее до полного удовлетворения.

Когда все кончилось, Джози посмотрела на мужа так, словно он остался единственным мужчиной на земле, подходящим для нее.

– Мне очень понравилось просыпаться вот так, – томно сказала Джози.

Мейн посмотрел на нее:

– Мне тоже.

– Утром чувствуешь себя целомудренным, как будто заново родился...

– До тех пор, пока не почувствуешь себя порочным. – Он повернулся на бок, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Мы будем жить в твоем поместье?

– Конечно. – Мейн кивнул. Ему надоело быть заочным заводчиком лошадей, надоело читать журналы о выведении пород, надоело устраивать дела, не присутствуя при этом лично, а еще покидать поместье ради того, чтобы провести сезон в Лондоне, потому что кобылы собираются жеребиться. – А ты не будешь скучать по Лондону? – спросил он.

– Ничуточки. – Джози засмеялась. – Но иногда мне придется оставлять тебя в деревне одного, чтобы немножко пофлиртовать на балах.

Потом она уснула, а Мейн лежал рядом и пытался понять, что для него важно, а что нет. Конюшни и сезоны в Лондоне, ночи, бессмысленно растраченные в клубе «Олмак»...

Но все это не самое важное. Было что-то еще. Однако ему не хотелось додумывать эту мысль до конца, потому что она представлялась ему слишком пугающей.

С той минуты как я ее увидел, она стала той самой единственной, которая способна заполнить собой всю мою душу, сгладить все ее шероховатости и отполировать грубые края, образовавшиеся за долгие годы неправедной и беспутной жизни, охоты за нечистыми наслаждениями и погони за замужними женщинами. Я увидел ее на другой стороне улицы и мгновенно полюбил...

Из мемуаров графа Хеллгейта

Было странно и неловко проснуться снова, когда послеполуденный свет уже струился в окна, однако горничная не нашла в этом ничего странного.

Наконец Джози вышла из ванной, оделась и спустилась вниз по лестнице, смущаясь тем, что все к ней так добры. Ей не сразу пришло в голову, что теперь она хозяйка этого дома; скорее она все еще чувствовала себя гостьей. Неужто это она, Джози, – графиня Мейн? Может быть, ей все это приснилось?

– Все это слишком правильно, – сказала Джози вслух. – Сначала вышла замуж Тесс, потом Аннабел, потом Имоджин, а теперь я!

И все равно это походило на сказку – все четыре сестры замужем и счастливы! Джози решила, что станет такой женой Мейну, какую он и вообразить не мог: она всегда будет с ним нежной, любящей, и это не такая уж большая жертва.

Джози прекрасно знала, в каких женщин влюбляются мужчины: в женщин, сладких как мед.

Она нашла Мейна в конюшне, где он разговаривал с Билли.

Гаррет поднял на нее глаза и улыбнулся.

– Доброе утро, Билли, – сказала Джози, на мгновение переключив внимание на конюха. – Как вы себя чувствуете после Аскота? И как вы справились с этой чертовой лошадиной болезнью?

– Никаких проблем, – ответил грум. – Я использовал рецепт, который вы мне прислали, миледи. Могу вас заверить, мы просто счастливы, что вы вышли замуж за его сиятельство.

Джози почувствовала, что краснеет.

– Что ты думаешь о Селки? – спросил Мейн и кивнул в сторону поджарого гнедого жеребца.

– О, он прекрасен! – Джози протянула руку к Селки, и тот коснулся губами ее ладони.

– Он вел себя отлично. Выиграл несколько раз в малых скачках, а потом его выбрали для дерби.

– Арабский скакун?

– Верно. Кстати, происходит от Байерли Турка.

– Родословная Байерли, кажется, восходит к 1600 году?

– Какая радость иметь жену, обладающую такими познаниями по части лошадей!

Все шло так легко и приятно, что Джози не могла предвидеть того, что произойдет дальше.

Конечно, во всем был виноват Мейн: он почему-то решил, что жеребец-производитель способен передать своим сыновьям характеристики отца, а дочери унаследуют качества матери.

– Это абсурд, – возразила Джози вполне резонно. – Ты утверждаешь, что характеристики лошади обусловлены полом животного!

– Именно так. – Мейн кивнул. – Если у тебя жеребец с хорошим корпусом, то и его сын будет таким же. Характеристики лошади передаются по наследству от одного животного мужского пола к другому.

Джози мгновенно возбудилась.

– Возьмем, к примеру, какую-нибудь знаменитую лошадь. Как ты думаешь, откуда у потомков Заката темперамент? Не от Заката. Их стати перешли к ним от кобыл, с которыми случали жеребцов. Более того, отцом Заката был Марски, и все же широкая грудь у Заката от его матери Спилетты, что известно всем!

Глаза Мейна сердито сузились, и он уже не выглядел таким сонным.

– И, откровенно говоря, можно ли утверждать, что Король Фергус не великий чемпион и отличный скакун?

– Можно, потому что он таким не был.

– Его родословная по линии производителя была безупречной, лучшей во всей стране!

– Потомки Заката обладали темпераментом и были норовистыми и злыми, потому что его скрещивали с такими кобылами. Все как на подбор! – Джози уже с трудом сдерживала себя.

– Всегда возможны исключения, – упорствовал Мейн. – Как я и сказал, некоторые комбинации выявляют дефекты. Кто может сказать, что жеребята унаследовали от матери? Возможно, в родословной вашей Джентиан было полно таких производителей. Двадцать лет назад в Шотландии едва ли вели строгий учет качеств лошадей.

Глаза Джози округлились.

– Неудивительно, что за два года ни одна твоя лошадь не одержала победы на скачках.

– Это несправедливое заключение. В конце концов, я ведь еще не начал внедрять свою программу...

– Так у тебя есть программа? Хотела бы я ее увидеть в действии, но боюсь, что твоя теория – полная чушь.

Мейн засмеялся:

– Сейчас я начну молиться, чтобы твой характер и темперамент не перешли к нашей дочери!

Джози некоторое время смотрела на него, удивленно моргая, и тут вдруг вспомнила о своих намерениях быть покорной и нежной женой.

Мейн все еще смеялся над ней, когда она заметила, что в его взгляде что-то изменилось: теперь он смотрел куда-то в глубь длинного пустого коридора конюшни. Там не было никого, кроме нескольких лошадей, дремавших в своих денниках, и только пятна солнца высвечивали золотистый оттенок соломы.