Тэмуджин. Книга 3 - Алексей Гатапов

– Да, это верно, – соглашались с ним все.

– Хуже нет, чем не знать, что будет завтра.

– Пора уж приходить к какому-то концу.

Выпили по второй.

Тэмуджин был рад. Все оказались согласны в главном: пора приходить к порядку, налаживать жизнь по закону. Никто не отказался восстановить старый улус, жить под старым знаменем. Довольный тем, что нет нужды лишний раз объяснять то, что ясно и так, он думал: «Видно, что люди они не глупые, да и отец не мог подобрать себе подручных из глупцов, а нелегкая жизнь еще сильнее заставляет думать…».

Он с улыбкой оглядел освеженные вином лица тысячников, посмотрел на Мэнлига. Тот, радуясь с ним вместе, заговорщически подмигнул ему. Тэмуджин, сдержанно кашлянув в руку, поправил голос.

– Ну, теперь я вам скажу свое главное слово.

Все притихли, убрали с лиц улыбки, обращая на него взоры.

– За эти годы мы своими глазами увидели, к чему приводит то, что нет порядка в племени. Мы все увидели, что хуже нет жизни чем та, когда родами правят глупые и подлые люди. Власть, видно, часто попадает к таким, у кого гонор и жадность выше их ума, кто не умеет продумать, к чему могут привести их дурные порывы. Вы помните, как мои дядья из-за своей жадности и гонора бросили нас одних в степи и к чему привело такое их поведение? Их перестали уважать, они лишились достоинства и скоро оказались в руках этого безумца Таргудая. Сам Таргудай затеял набег на онгутов, но не подумал, чем это может обернуться – те пришли с ответным набегом, да еще привели с собой татар и чжурчженей. Этой зимой он ничего лучшего не придумал, как воевать с южными монголами и тысячи соплеменников погибли, а нойоны до вчерашнего дня не знали, что делать и как дальше жить. Я вам хочу сказать, что вся беда – от подлых и глупых людей. От них страдают ни в чем не повинные соплеменники. Поэтому в своем улусе я без разговоров буду удалять от власти глупых и подлых, и буду возвышать умных и честных. Это я говорю вам заранее и открыто, чтобы вы все знали, что я за человек и чего вам от меня ждать. Кто не согласен со мной, тот пусть сразу признается в этом и уходит с места тысячника, сотника и десятника, пусть живет своим айлом, я никого не буду притеснять. Это будет единственное, что я потребую от моих подданных, когда я подниму отцовское знамя. Но если вы, тысячники моего отца, люди умные и способные понимать, что для улуса хорошо и что плохо, – а я, глядя по тому, как вы держались после смерти моего отца, думаю, что вы все люди умные и честные, – вам тревожиться нечего, пусть тревожатся подлые, глупые и трусливые.

Нойоны с напряженными лицами крутили головами, искоса переглядываясь между собой. Видно было, как старательно они обдумывали, чем может обернуться такое начало их новой жизни под властью молодого нойона.

Таргудай Хирэлтэг спешил, готовясь к своему курултаю. Давняя, вожделенная мечта стать ханом теперь как будто сбывалась и тем сильнее его гнало нетерпение все побыстрее уладить и сесть на трон.

Вскоре после отъезда керуленских нойонов его вдруг встревожила мысль, что те могут передумать, перекинуться на другую сторону или опять случится что-нибудь непредвиденное, что помешает его восхождению на трон. Тревога эта, прочно засев у него в голове, не отпускала, заставляла его торопиться с делами. И, боясь разрушения так благополучно сложившихся обстоятельств, назначенное на лето торжество Таргудай передвинул на ближнее время, на середину месяца кукушки[21].

«Правда, немного рановато будет, еще не наступит изобилие, – раздумывал он, – и скот не наберет жира, да и молока еще немного… Но ничего, главное, побыстрее привязать к себе этих керуленских собак и тогда они никуда от меня не денутся».

Он решил при восхождении на ханство потребовать с них клятву на крови тем же тринадцати богам Асарангина, в заговоре с которыми обвиняли керуленских борджигины. До подробностей обдумав все, он решил заставить их принести восточным богам жертвоприношения людьми – многими юношами и девушками, брызгая кровью, поднося сердце и печень, чтобы крепче была их преданность, чтобы потом они боялись нарушить свою клятву.

Дел по подготовке к принятию ханства было много. Со всех борджигинских куреней были созваны в ставку лучшие умельцы по дереву, чтобы готовить новую ханскую юрту – огромную, двенадцатистенную. Несколько дней тайчиутские мужчины толпами ездили по ближним лесам и набирали отборные прутья для решеток, возили тоненькие жердочки для крыши. Умельцы отбирали из них все лучшее, точили их, вырезали и подравнивали один к одному. Во многих юртах куреня трудились женщины, разномастным конским волосом расшивали узоры на белом, как сметана, войлоке, готовили покрытие для нового ханского жилища.

По табунам и стадам ездили нукеры Таргудая, отбирали овец и кобылиц для пиршественного мяса, отгоняли их на лучшие пастбища – нагуливать жир. У рано ожеребившихся кобылиц, у отелившихся коров отнимали детенышей, забирая у них едва появившееся молоко – на архи. Готовились к пирам и другие борджигинские нойоны и зажиточные соплеменники, они тоже отбирали приличный скот из своих стад, чтобы внести свою долю в общий котел.

К Таргудаю вновь зачастили в гости борджигинские нойоны. Теперь они наперебой спешили показать ему свою преданность. Таргудай, про себя презирая их за переменчивое нутро, зло посмеивался над ними:

«Испугались, засуетились, когда увидели, что другие и без них поднимают меня на ханство, а раньше-то все раздумывали да прикидывали, боялись за свои шкуры… Ну, ничего, многим из вас я потом еще припомню…».

Однако, как ни хотелось ему открыто посмеяться над ними, потешить жаждущее торжества свое сердце, он, спрятав обиду глубоко, в самый низ злопамятной своей души, на лицо себе неизменно надевал радушную улыбку и приглашал всех гостей в юрту, угощал и занимал их разговорами.

В эту-то пору и прибыли к нему послы кереитского хана.

Было уже позднее утро и солнце поднялось на половину локтя, когда Таргудай, только что выпив полную чашу арзы, поправив голову после вчерашнего разговора с гостями, оронарскими нойонами, собирался посмотреть отару овец, выделенных для будущих пиров, пасущихся недалеко от куреня.

Сев на своего старого вороного жеребца, он успел только выехать из айла, как увидел приближающихся с южной стороны двоих всадников, в которых узнал своих табунщиков. Те двое пасли его лошадей на расстоянии полудня пути, и Таргудай встревожился, увидев их в курене.

«Уж не табун ли потеряли?.. Или волкам на съеденье отдали?» – жаром обдали его злобные мысли, и он сжал в руке плетку, жаждая при первых же их словах беспощадно избить негодников.

Табунщики, подъехав, спрыгнули с лошадей и поклонились.

– Таргудай-нойон, – обратился к нему старший из них, мужчина лет сорока, поблескивая радостными глазами, – к вам едут послы от кереитского хана. Сегодня утром они подъехали к нашему стойбищу и назвались нам. Мы тут же сели на коней и поскакали вперед, чтобы предупредить вас. Они, надо думать, идут по нашему следу и скоро будут здесь.