Провинциальное прованское преступление - Марина Белова

Не зная, можно ли все рассказать собравшимся, я и Степа посмотрели на Меркурьева. Он кивнул нам головой и улыбнулся. Мы расценили это так: если в двух словах, то почему бы и не рассказать.

— Все дело в наследстве. У Эммы есть незаконнорожденный ребенок от брата господина Матье. После смерти Ольги и Ирины Аркадьевны, он автоматически должен был получить все — так считала Эмма, — сказала Степа.

— Хочу добавить, — не смогла я смолчать и приобщила к Степиным словам: — Юноша болен, и всем наследством распоряжалась бы Эмма.

— Надо же! — ахнули присутствующие.

После минутной паузы, необходимой для переваривания информации, на нас посыпались вопросы:

— А что теперь будет с сыном Эммы? Он что-нибудь получит? А муж Ольги знал, что у него есть племянник? Почему тогда не внес его в завещание?

Самый умный вопрос задал Веня:

— Если Эмма — убийца, может ли ее сын претендовать на наследство?

Если все предыдущие вопросы Меркурьев пропускал мимо ушей, то на этот счел нужным ответить:

— Сможет, если будет доказано родство. Это ведь не он убил Ольгу и Ирину Аркадьевну. Вопрос в другом: кто теперь станет его опекуном?

— Нас это мало касается, — поставил точку в дискуссии Валерий. — Надеюсь, теперь мы сможем разъехаться по домам?

— Я думаю, нам все же надо дождаться похорон, — сказал Стас. — Так случилось, что Ольга нас всех познакомила, и, по большому счету, кроме нас, у нее никого нет, значит, и хоронить ее некому. Простите, Ярослава, вы хоть и сестра покойной, но мы знали ее дольше. День-два уже роли не играют.

— Да, надо остаться, — поддержал друга Валерий.

Похороны Ольги и ее матери состоялись на следующий день. Церемония вышла очень скромной. Обошлись без траурного шествия за гробом и оркестра, без пышных венков и истеричных рыданий родственников, убитых горем. Сначала дочь и мать кремировали, затем урны с прахом вручили Ярославе. После этого мы все на такси отправились на кладбище, в семейный склеп рода Матье.

До этого мне не приходилось бывать в родовых усыпальницах. Собственно, многого я и не ожидала, поэтому так называемый склеп меня отнюдь не разочаровал. Это была постройка размером не больше трансформаторной будки с микроскопическими окошками под потолком, через которые с трудом пробивался дневной свет. Если бы не открытая настежь дверь в склепе было бы довольно темно.

Вовнутрь прошли Ярослава, Меркурьев, поверенный в делах семьи Матье и служитель кладбища. Остальных попросили не входить по той причине, что пол склепа сплошь состоял из могильных плит. В одной из стен имелись ниши, некоторые из которых были заняты металлическими урнами. Как нам объяснил служитель кладбища, с середины прошлого века мужчин рода Матье предавали земле, то есть хоронили в могилах. Женщин, чтобы сэкономить на захоронении, кремировали, а урны ставили в ниши. Вот такая в семье была дискриминация по половому признаку.

Ярослава поставила урны в ниши и прикоснулась платком к глазам. Следовало кому-то произнести прощальную речь, но все промолчали: или сказать было нечего, или, наоборот, слишком много уже было сказано накануне. Впрочем, Орлов сделал шаг вперед и открыл было рот, чтобы что-то изречь, но его дернула за рукав Виктория, и он вернулся на прежнее место, недовольно поджав губы.

Мы уже собирались уходить, когда у склепа появился Террье с напарником-полицейским. Через минуту прибыли еще двое мужчин в рабочих комбинезонах, один пришел с лопатой, другой с ломом. Террье протиснулся внутрь склепа и подошел к поверенному. Я схватила Степу за руку и бочком переместилась поближе к входу.

— Прислушивайся, о чем они будут говорить, — шепнула я Степе. — Не зря же они здесь появились.

Однако ее знание французского не понадобилось. Террье показал поверенному и Меркурьеву бумагу, после чего громко сказал присутствующим:

— Все свободны. Траурная церемония закончена, — после этого он вновь вошел в склеп.

Ярославу попросили выйти.

— Может быть, по русской традиции помянем мою сестру? — предложила она.

Я поймала себя на мысли, что Ольгу поминают уже дней пять. Очевидно, тоже подумали и остальные. Валерий, вздохнув, кивнул. Стас только пожал плечами. Вениамин непроизвольно скривился. Дмитрий и Виктория промолчали. Один только Григорий сказал:

— Помянуть, конечно, надо. Царство небесное, — после этих слов он первым направился к выходу.

За ним потянулись и остальные.

Я сделала вид, будто у меня что-то с туфлей. Алина со Степой остановились, чтобы меня подождать. Из склепа вновь выглянул Террье. Увидев, что все расходятся, он пригласил внутрь рабочих.

— Нет желания прогуляться по кладбищу? — спросила я. Степа с удивлением на меня посмотрела. Пришлось ей объяснить, что я задумала: — Ну что здесь непонятного? Сделаем вид, что ушли, а сами вернемся к склепу с обратной стороны. Там есть окошки. Что там делается, может, мы и не увидим, но услышать услышим. Я, Степа, очень надеюсь на твои уши.

Нам пришлось сделать немалый крюк, чтобы незаметно подойти с тылу. Позицию мы выбрали очень удачную — под окошком слышно было так, будто мы стояли под динамиком. Вначале доносился лишь стук лопаты о могильные камни, потом раздался скрежет. Потом один из мужчин скомандовал:

— Поднимайте! Осторожнее. Нет, доставать не надо. Достаточно одного волоса.

Степа успевала переводить. Насколько я поняла, речь шла об образце биологической ткани для генетической экспертизы.

— Все, достаточно. Можно закрывать.

— Подождите! — этот голос принадлежал Меркурьеву. — Посмотрите, там что-то лежит. Как будто сверток какой-то.

Через минуту мы услышали:

— Ого! Это что-то ценное!

— Я, кажется, знаю, что это, — опять сказал Меркурьев. — Четверть века назад из дома Матье были похищены картины. Все подумали, что это Франсуа их украл, но доказательств не было, как и картин. Вопрос: как они оказались в гробу? Не мог же покойник сам их сюда положить?

— У меня на этот счет есть предположение, — послышался еще один голос. Он принадлежал пожилому мужчине. В возрасте был только один — поверенный в делах Жака Матье. — Естественно, сам покойник не мог положить в гроб картины. Слышал я эту историю. Картины так и не нашли. Я спрашивал у Жака, как продвигается расследование, но он отмалчивался. Тогда я понял, что слухи небеспочвенны. Надо отметить, что Жак не любил выносить сор из избы. Кажется, так говорят русские. Ставил честь семьи превыше всего. Выдвинув обвинение в пропаже картин брату, он выставил его за порог, при этом всем было сказано, что в дом проник кто-то посторонний. Когда нашлись картины, перепрятал их уже сам. Повесить картины обратно или продать он не мог — это все равно, что признаться в том, что твой родной брат — вор. Кроме Жака положить картины в гроб Франсуа никто не мог. Насколько я помню, он никого не приглашал на похороны: ни родственников, ни друзей. Франсуа привезли из морга и положили в могилу. Кроме могильщиков и Жака в склепе никого не было. Видимо, тогда он и сунул в гроб эти злосчастные картины. Если же картины нашлись уже после смерти Франсуа, и в этом случае только Жак мог их сюда положить.