Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Я слушаю вас, — настойчиво произнес Луиджи. — Вы стали жить в нищете и положили меня у ворот монастыря. Как это просто! Вы кладете ребенка в ящик, устланный соломой, звоните в колокольчик, а славные монашки берут на себя уход за младенцем. Только не забудьте, что есть матери, способные работать, чтобы прокормить свое потомство, пусть даже служанками.

Эта резкая отповедь сбила Жерсанду с толку, она растерялась. У нее болело сердце, ее бросало то в жар, то в холод, а кровь неистово пульсировала в левом виске.

— Не будешь ли ты — о, прошу прощения! — не будете ли вы так любезны, мсье, встать и дать мне чего-нибудь укрепляющего? Там, на буфете, есть бутылка и стаканы. Мне очень жаль, но я боюсь приступа.

— Давайте без церемоний! — сказал он. — Зовите меня Луиджи. Я не мсье и не Жозеф. Я больше не ваш маленький Жозеф… Ладно, посмотрим, чем вам помочь.

Несмотря на то что он был очень раздражен, Луиджи встал и принес вино и два стакана.

— Выпьем вместе, мадам! — с иронией предложил он. — Мне тоже не по себе.

Жерсанда залпом выпила напиток, который придал ей сил. Решив не прибегать больше к уверткам, она приступила к самой страшной части своих признаний:

— То, что ты услышишь, вызовет у тебя отвращение, Луиджи. Октавия, которая вот уже на протяжении многих лет составляет мне компанию, не знает об этом. Анжелина тоже. Вот… Об этом трудно говорить. Я отказалась отдать тебя. Я оставила тебя. Хозяйка таверны, у которой мы с твоим отцом снимали комнату, наняла меня, и я стала работать служанкой. Она выделила мне комнатушку, куда редко проникали свежий воздух и солнечные лучи. Но ты был со мной, мое самое драгоценное сокровище. Я кормила тебя грудью, а когда шла работать, укладывала тебя в большую ивовую корзину. Я должна добавить, что написала родителям и рассказала о своей печальной участи. Но они не захотели мне помочь. Колеся с актерами по дорогам, я привыкла к холоду, голоду и бедности, важнее всего этого была моя любовь к Вильяму. Но, работая служанкой, я очень бедствовала. И через год я не выдержала. Я заворачивала тебя в лохмотья, и ты много раз падал, пытаясь выбраться из этой чертовой корзины. Каждую ночь, когда ты спал, прижавшись ко мне, я думала, как дам тебе воспитание, достойное твоего положения и ума твоего отца. Я упрекала себя за то, что обрекаю тебя на жалкое существование, лишаю удовольствий, которые мне довелось познать, мне, единственной наследнице богатой семьи.

Старая дама замолчала, переводя дыхание. Она была такой бледной, что акробат забеспокоился.

— Все, что вы рассказываете, вызывает жалость, склоняет к снисходительности, — начал Луиджи более приветливым тоном. — Ну, давайте, заканчивайте!

— Я, совершенно отчаявшись, написала матери еще одно письмо. Она мне ответила, предложив сделку. Я могла вернуться в отчий дом и пользоваться всем своим состоянием при условии, что расстанусь с моим ребенком, которого мать считала байстрюком. И я пожертвовала тобой, Жозеф!

Жерсанда на мгновение умолкла, а потом, выпучив глаза, закричала во весь голос:

— Да, я пожертвовала тобой ради своего тщеславия, ради жажды роскоши и удобства! Я поддалась этому отвратительному шантажу! Я отдала тебя послушнику монастыря в Лионе. Сердце мое было разбито, я сгорала от стыда, меня терзали угрызения совести. Тебе исполнился год и один месяц. Ты не понимал, что происходит. Я попрощалась с тобой, помахав себе твоей ручкой… О Господи! Я испытывала адские муки, сидя в дилижансе, который вез меня в Манд. Там я жила затворницей в мануарии де Беснаков. После смерти родителей я отправилась на твои поиски, но ты сбежал.

Луиджи, опустив голову, осмысливал все, что услышал.

— Браво! — наконец буркнул он. — У вас хватило мужества поведать мне о своей низости, о своем безмерном эгоизме. Я не сомневаюсь в правдивости ваших слов.

— В какой-то мере, мое бедное дитя, я удовлетворена. Приобщившись к искусству комедии благодаря твоему отцу, который давал мне небольшие роли, я рассказала трагическую сказку Октавии и Анжелине.

— Какую?

— Я утверждала, что бросила тебя сразу же после того, как ты родился, и отвела благородную роль своей семье. Будто бы они простили меня и предложили вернуться вместе с тобой в мануарий. И тогда я будто бы бросилась за тобой, двухмесячным младенцем, в монастырь, но ты погиб в огне пожара. Я состыковала детали так, будто надеялась найти тебя, поскольку якобы был один ребенок, которого вынесли из огня, — ты, разумеется.

Жерсанда больше не могла вымолвить ни слова. Она разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Но у меня были свои причины надеяться увидеть тебя когда-нибудь, поскольку я знала, что ты жив. По крайней мере, ты был жив в свои шестнадцать лет, то есть когда я приехала в монастырь после смерти своих родителей. Я освободилась от их гнета, от их шантажа. Я хотела забрать тебя. Но ты исчез.

Одна важная деталь заинтересовала акробата. Он, словно инквизитор, наставил указательный палец на мать:

— Кто обо всем рассказал вам, когда вы приехали в монастырь? — спросил он.

— Брат Марк, полагаю. Но почему вы об этом спрашиваете?

— А! Я не помню его. Вероятно, он был послушником.

Очень жаль, мадам, что вы не встретили тогда отца Северина, святого человека, заменившего мне отца. Он преподавал мне литературу, обучил меня латыни, греческому языку, музыке, но и прямоте тоже. Ну да ладно. Разве вам интересно, каким было мое детство? Тем не менее, поскольку милосердный священнослужитель сообщил вам о моем исчезновении, значит, у меня есть все основания полагать, что вы действительно искали меня через пятнадцать лет после того, как вырвали из своего сердца, из вашей богатой семьи…

— Клянусь, я искала тебя, Луиджи! — воскликнула Жерсанда.

— Но это ничего не меняет. Было слишком поздно, мадам, доказывать мне свою материнскую любовь. Вы были правы в одном: вы мне отвратительны. Мои мечты были такими прекрасными, и я зря хранил этот медальон. Знайте, я пришел сегодня к вам только потому, что хотел узнать историю своего происхождения. Возможно, основываясь на ней, я сложу грустную песню, которую буду распевать на ярмарках. Прощайте, мадам! Я тороплюсь вдохнуть чистый горный воздух и рассчитываю никогда больше вас не видеть.

Луиджи встал и взял футляр для скрипки, который стоял у его ног. Охваченная паникой, старая дама протянула к нему руки и крикнула:

— Нет, не уходи! Не уходи так скоро! Ты мой наследник. Ты должен принять деньги и имущество, которые тебе принадлежат, а также титулы. Луиджи, позволь мне сделать это для тебя, живущего в нищете, бродя из города в город.

— Чтобы я согласился на наследство, от которого исходит зловоние? Нет, я не претендую ни на один су. Вы получили это состояние, принеся меня в жертву, — вы сами так сказали. Зачем оно мне? Я жил благодаря своим талантам и доброте женщин, никогда не опускаясь до подлости. И я буду продолжать так жить.

— Боже мой! — простонала Жерсанда. — Сжалься надо мной! Сжалься! Все эти годы мне было так стыдно! Я тысячи раз просила у тебя прощения.