Мироповорот - Петр Хомяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В итоге одна из партий, входящих в так называемый «патриотический блок», вышла из него, организовала свою собственную маленькую фракцию и объявила о блокировке с неоязычниками. После этого их победа была уже очевидна.
Еще бы, выразители воли Богов, покаравшие фальсификаторов, спасители половины России от экологического бедствия, любимцы молодежи. И к тому же последовательные сторонники народовластия, выразители интересов среднего и мелкого бизнеса и региональных элит. Оказалось, что у этой компании еще и неплохие связи с Западом.
И, вот парадокс, одновременно есть контакты с мусульманами.
На команду Чугунова уже смотрели, как на будущую власть. И он без всякого опасения вернулся в Москву. Политическими делами заправляли Василий и Леха Никольский. Как могли помогали им Юра с Зигфридом, положение которых было, однако, двойственным. Они были одновременно и спасителями отечества и людьми, формально являвшимися преступниками. Ибо любой убитый под Старовоткинском мог быть представлен при определенном подходе, как жертва.
Собственно, формальное положение Чугунова было аналогично. Хотя он, разумеется, был, с точки зрения закона гораздо более чист, чем тот же Зигфрид.
Впрочем, это было время, когда все игнорировали формальности. В августовском воздухе была разлита весенняя эйфория.
Противоречие с законами природы, однако, – подумал Петр и набрал ее номер.
– Тигрясик?
Она молчала. А потом после паузы с дрожью в голосе произнесла:
– Может ты меня заколдовал? Услышав твой голос у меня накатились слезы. Разве это норма?
– Ну, я же Верховный жрец, моя Огненная Фея. Так что это норма.
– Дурак ты, а не Верховный жрец.
– Ладно. Увидимся сегодня?
– А ты будешь в городе?
– А то, – он сказал это нарочито. На местном диалекте это означало «конечно же».
– О, да ты прямо земляком нашим стал! Ладно, когда приедешь, созвонимся.
В эту ночь они любили друг друга с какой-то необычной даже для них, нежностью, страстью и неутомимостью. Уже окончательно обессилев от любовных игр, он продолжал с неутоленной жаждой ласки гладить ее голенькую, чистую, почти детскую щелочку. И она почти мурлыча, как котенок все прижималась и прижималась к нему, как будто хотела слиться с ним навсегда.
Утром он передал ей объемистый пакет.
– Что здесь? – спросила она.
– Здесь кое-какие деньги, а также документы на дом и на машину. А также нотариально заверенное завещание. Я оставляю тебе все, что имею. А также права на издание всех моих книг.
– Ты что с ума сошел. Какое завещание?! Запрещаю тебе думать о смерти. С чего это вдруг. Дурак, дурак, дурак. – И продолжала после паузы – Хотела бы тебя растерзать, но тогда как же я без тебя. Живи, борись, побеждай, люби этот свет. У меня еще кожа не остыла от твоих ласк. Люблю тебя. Ты глоток свежего воздуха, без которого я не выживу. Ты моя сердечная боль, моя несбыточная мечта. Ты самое лучшее из того, что у меня есть. Я люблю тебя. Оставайся таким как ты есть. Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю – повторяла она как в бреду.
– Ну, что ты, Тигреночек, это я так, на всякий случай, – он ласково гладил ее по голове, перебирая пальцами короткие непокорные волосы. – Знаешь ведь, времена сейчас трудные.
– Дурак, какой же ты дурак. Ну, при чем тут времена?! Бывали и потруднее. Ведь вы, то есть мы, уже почти победили.
– Почти, еще не означает окончательно.
– Не заговаривай мне зубы! Что ты надумал?!
– Да, ничего Тигрясик! Ровным счетом ничего! Я всего лишь проявил необходимую аккуратность. Все же в прошлой жизни я был немцем.
– Дураком ты был, дураком и останешься. Иди ко мне. Ну, его к черту, этот завтрак.
Он ехал совершенно один в пустом вагоне дневной электрички. Это было странно. Любой другой на его месте ездил бы с охраной на лимузине с целым кортежем машин, набитых телохранителями. Но ведь это вульгарная азиатчина. Вот князь де Круа и лорд Брюс, как часто рассказывал Гийом, гуляют одни по пустынным пляжам, говорят о смысле жизни, о строении мира. Но не только об этом. Разве не обсуждают они грандиозные комбинации, которые могут перевернуть мир? Да и переворачивают. Но их не пасет целая свора охранников.
А почему ему нельзя жить так же, как они? Во всем. Начиная с осознания своего человеческого достоинства, и заканчивая правом на одиночество.
«Бессмертным себя считаешь?» – прошелестело в голове.
«Не считаю, а знаю. Моя душа бессмертна. И будет вновь и вновь возвращаться в этот мир. Набравшись знаний и отдохнув у пращура Сварога».
«Ну, смотри…»
«А пошел ты на х…».
Ничего не предвещало беды. Она легко носилась по отделению детской больницы, которым заведовала уже довольно долго. Она все успевала, умудряясь решать кучу проблем, при этом никого не задевая и не обижая. Как это ей удавалось? Очень просто, сказал бы иной мудрец, ибо была она врачом от Бога, любившим свою профессию до самозабвения. Она много чего еще любила в жизни. И надо сказать, жизнь отвечала ей взаимностью.
И вот послала же после сорока лет такую Любовь, о которой можно только мечтать.
Радио что-то говорило, когда она на минуту заскочила в ординаторскую. И вдруг она отчетливо расслышала Его фамилию. «Верховный жрец Сварога. Председатель Союза русских инженеров профессор Чугунов». Что с ним? Какой взрыв? Какой теракт? Или несчастный случай? Переворот? Сопротивление?
Она вдруг потеряла способность понимать родную речь. Ноги подкосились, и она опустилась на стул.
Резко зазвонил мобильник.
– Елена Петровна…, – знакомый голос одного из молодых соратников Петра, «мальчишек», как называл он их.
– Елена Петровна…
– Это правда, Леша? – спросила она, даже не поняв, что означает «это».
– Да, Елена Петровна.
Трубка упала на стол.
– Елена Петровна, Елена Петровна, что с Вами – орал на столе мобильник.
Она как сомнабула подняла трубку.
– Да, я слушаю.
– Елена Петровна, много наших пострадали.
Он был по сути в горячке боя и даже не осознавал, какую страшную вещь сказал ей несколькими секундами назад. Но,… на войне как на войне. И надо было думать о живых.
– Требуется ваша помощь, – продолжал он. И в лечении, и чтобы спрятать нескольких наших.
Она была врачом от Бога. И Бог заставил ее придти в себя, когда надо было оказывать помощь людям. Этим мальчишкам, взвалившим на свои еще такие хрупкие плечи непомерную тяжесть борьбы за Светлую Русь.
– Конечно Лешенька. Что я должна делать?