Водоворот - Фруде Гранхус

Никлас подошел к дому сзади и заглянул в одно из освещенных окон. Рейнхард сидел в кресле-качалке и медленно покачивался вперед-назад, на коленях у него лежало что-то, похожее на пульт. Никлас ожидал увидеть тестя в состоянии боевой готовности и еще раз убедиться, что болезнь была притворной, но, строго говоря, ему это было не нужно. Убийца – Рейнхард.

Он открыл входную дверь и бесшумно вошел внутрь. Кровь так громко колотилась в венах, что Никласу показалось, что сейчас этот звук услышит Рейнхард в гостиной, и его разоблачат. Никлас остановился у кухонной двери, и вдруг услышал тихое вибрирование в кармане. Еще одна СМС. Никлас вытащил мобильник. Снова Линд и снова вопрос о том, где он и что происходит. Что происходит? Он собирался арестовать сумасшедшего убийцу, на совести которого три жизни. Убийцу, которым оказался его тесть. И только благодаря жестокости которого его жена, Кари-анне, продолжала жить. Он открыл дверь без стука и увидел покачивающееся пустое кресло. Никлас замер, не сводя глаз с кресла, пока то не остановилось. Он опустил руку в карман и нащупал ключ, затем зашел на кухню. Нет ли здесь другой двери? Не мог ли Рейнхард внезапно оказаться у него за спиной? Вроде бы нет, разве что тесть воспользовался окном. Кровь бешено колотилась в голове и в груди, все его тело напряглось, он замер, пытаясь соображать как можно быстрее.

И вдруг перед ним возник Рейнхард. Он прижал нож к шее своего зятя.

Карианне взрогнула. Смутное беспокойство усилилось и превратилось в уверенность – что-то случилось! Она оглянулась. Это был чисто инстинктивный жест, ведь она была у себя дома. И все-таки ей показалось, она почувствовала какое-то дуновение, и от этого ей стало еще тревожнее. Она поднялась и налила себе кофе, хотя вообще-то пить не хотелось, и опять села, не сводя глаз с окна. То, что сказал Никлас, было просто чудовищно и очень обидно, и она уже почти убедила себя в том, что это – лишь проявление его страха перед грядущей операцией. Его подозрения были совершенно беспочвенными, и она всерьез опасалась за душевное и умственное состояние мужа. Всего пара недель ушла у него на то, чтобы разгадать загадку, над которой весь город бился уже двадцать пять лет: жену он выбрал в качестве мотива, тестя, с которым у него уже много лет напряженные отношения, назначил убийцей. Карианне постаралась отогнать тревогу, но покой оказался недолговечным. Она просидела так, кажется, уже четверть часа, а может быть, всего полминуты, и ее вновь охватила тревога. В этот раз она почувствовала, что скоро с ней самой что-то произойдет, что-то плохое. Она поняла, что попала в беду.

Никлас успел заметить, что нож был маленьким, а потом увидел горящие глаза Рейнхарда. От усталого далекого взгляда не осталось и следа, рука, державшая нож, была вовсе не слабеющей дланью старика.

– Никлас! Как ты меня напугал! – Рейнхард опустил руку и тяжело дышал, восстанавливая силы. – Разве так можно!

Старик отбросил нож на скамью и тяжелыми шагами побрел к своему креслу.

– Я услышал какой-то звук, поэтому стал прислушиваться. И понял, что кто-то здесь есть и явно собирается на меня напасть, – Рейнхард все еще тяжело дышал. – Ты меня напугал, когда заходил сегодня, понимаешь? Сначала я очень разозлился, эти твои чудовищные обвинения… а потом задумался…

Никлас все еще стоял посреди комнаты. Он все еще не мог прийти в себя.

– Садись, Никлас. Мне тяжело даже корчить из себя страшилище, не говоря уж о том, чтобы держать нож для фруктов на вытянутой руке. Казалось, Рейнхард действительно лишился сил.

– Я не делал того, в чем ты меня обвиняешь, Никлас.

– Оскар Нильссен, – сказал Никлас и вдруг понял, что все еще сжимает в руках разводной ключ.

– Ничего мне не говорит.

– Он был одним из поклонников Карианне. А потом ты положил этому конец.

Рейнхард с трудом покачал головой.

– Не помню никакого Оскара Нильссена.

– Ты читал ее письма, ты все знал.

– Только самые первые, буквально несколько штук. Я не был уверен, что все получится. Боялся, что кто-нибудь начнет писать ей из чистого баловства. Ну, знаешь, напишет ей что-нибудь типа «больная уродина» или что-то такое. Я хотел оградить ее. Но все писали очень добрые письма. И поэтому я перестал их читать. Клянусь, Никлас. Я прочел только несколько первых писем. И больше их не вскрывал.

– Чучело рыси, которое ты ей отдал…

– И что с ним?

– Почему ты отдал его именно сейчас?

– Сейчас? Она получила его в тот день, когда вы переехали. Мне хотелось ее порадовать, я знал, что она обрадуется.

То есть в тот момент, когда напали на Эллен Стеен, рысь находилась в доме у самого Никласа! Но это невозможно!

– Я хочу увидеть письма, – сказал Никлас, все еще не до конца понимая, что значит все то, о чем он только что узнал.

Рейнхард посмотрел ему в глаза:

– А Карианне знает?

– Я бы не хотел ей пока говорить.

– Пока ты не уверен на сто процентов?

– Пока не пойму, как именно ей рассказать.

Рейнхард потупил взгляд и смахнул что-то со щеки.

– Я несчастный человек.

Никлас ждал какого-то признания.

– Если только так я смогу вернуть тебе разум… – тонкие пальцы впились в подлокотник. – Я ошибся, Никлас, в этом нет никаких сомнений. Но я всегда все делал только из любви к Карианне.

Никлас сглотнул.

– Я покажу тебе письма. И покончим с этим.

* * *

Никлас пропустил Рейнхарда вперед на узкой лесенке, ведущей в мансарду, и не сводил с него глаз. Тесть переставлял ноги с таким трудом, как будто на щиколотках у него были кандалы. Перед каждой ступенькой он останавливался. Если старик притворялся, то актер из него получился отменный. Но Никлас не позволял себе усомниться. Рейнхард полжизни потратил на то, чтобы манипулировать обстоятельствами, так что в этом равных ему не было.

В мансарде пахло не так, как обычно пахнет на чердаках – затхлостью и пылью. Что-то подсказывало Никласу, что старик все еще живет так, как будто здесь, в детской, до сих пор играет его дочь. Карианне уже показывала мужу свою комнату. Все здесь осталось таким, как он помнил, даже на кровати лежало то же самое покрывало. И все-таки пахло чистотой и свежестью. Никлас представил себе, как старик вытирает пыль, стирает белье и живет надеждой на то, что дочь когда-нибудь вернется. Рейнхард остановился у двери, он покраснел и тяжело дышал. Вид у него был болезненный.

– Я скажу еще раз, – сказал он. – Я несчастный человек. Ты увидишь эти письма только потому, что я хочу покончить с твоими подозрениями. Ты найдешь только то, о чем я тебе рассказал. Я прочел лишь пару-тройку из них. Вот и все.

– Где они?