Запретная стена - Серж Брюссоло

В конце концов он забылся сном. Вопреки его опасениям, девушка не сделала попыток убить его, и он очнулся с первыми лучами рассвета, чувствуя себя страшно замерзшим. Сигрид дремала рядом, прижавшись к его боку, и тоже стучала зубами от холода.

Чуть позже она встрепенулась, будто стряхивая с себя наваждение, и Нату стало ясно, что она наконец вынырнула из колдовского дурмана, в котором Мастрацца продержал ее все путешествие. Примерно час она просидела с озадаченным видом, стараясь осмыслить, что же с ней произошло. Судя по всему, это оказалось непростым делом.

— Прости меня, — сказала она затем с тяжелым вздохом. — Кажется, я вела себя как последняя мерзавка, верно?

— Ты не отвечала за свои действия, — утешающе кивнул ей Нат. — Это все дело рук того гнусного колдунишки. Он днями напролет опаивал тебя наркотиками, так что ты уже не различала, где сон, где явь.

Ему было бы приятно услышать, как Сигрид в присущей ей манере осыпала бы колдуна яростной бранью, но она промолчала, как будто вовсе и не злилась на Мастраццу за то, что он так подло ею пользовался. Ната это порядком огорчило.

День не принес никаких улучшений в их бедственном положении. Голод и жажда уже стали мучительны. Мраморный обломок по-прежнему летел по воле воздушных течений — послушная игрушка морских ураганов.

— Очень есть хочется, — нарушила молчание Сигрид. — Сил нет терпеть.

— Я знаю, — отозвался юноша, — у меня тоже живот подводит. Увы, тут уж ничего не поделаешь.

— Почему же… у меня в кармане еще осталось достаточно пилюль… Если принять одну, появится ощущение, что ты сытно поел.

— Ты же сама понимаешь, что это только иллюзия.

— Возможно, зато мы перестанем мучиться.

Нат заколебался. Такой выход из положения совсем ему не нравился, но муки голода становились совсем уж нестерпимыми.

— Ладно, — сдался он, — давай попробуем.

Сигрид извлекла из кармана изящную перламутровую бонбоньерку, доверху наполненную голубыми пилюлями. Одну она положила на ладонь Нату, а вторую сунула в рот.

— А теперь, — сказала она, — ты должен сосредоточиться и подумать о том, чего бы тебе больше всего хотелось съесть. Если сумеешь представить себе эти кушанья как можно подробнее, то скоро ощутишь их вкус.

И она с улыбкой прикрыла глаза, отбывая в страну собственных мечтаний. Нат застыл в нерешительности. У него даже мелькнуло желание выбросить пилюлю, но собственный желудок отчаянно запротестовал. Тогда он положил пилюлю на язык, зажмурился и попытался представить себе стол, ломящийся от разнообразных блюд. К его удивлению, эти фантазии почти сразу утратили свою иллюзорность, и он почувствовал аппетитнейший запах жареных цыплят и бараньей ножки… Рот наполнился слюной, и, сам того не сознавая, он принялся жевать с пустым ртом, упиваясь соком воображаемых яств.

Как же это было вкусно! Никогда в жизни он не ел ничего подобного! Трепеща от вожделения, он целиком погрузился в сладостный мираж, запуская руки по локоть в жирные пряные соусы и подливы. От дивных ароматов кружилась голова. Ему казалось, что он мог бы объедаться так дни напролет, не насыщаясь. Он проглотил уже килограммов тридцать, а то и сорок воображаемых нежных, сочных бифштексов… случись такое в реальности, у него бы уже давно лопнул желудок, но в том-то и дело, что ощущаемое им наслаждение оставалось миражом… Он хватал один за другим кубки с терпким хмельным вином и опустошал их большими глотками. Сполна насладившись мясом, он пожелал перейти к сладкому, и воображаемый стол тут же заполнился тортами, пирожными, воздушными кремами, цукатами и конфитюрами, в которые он весело запускал руки, отправляя в рот пригоршни сладостей и облизывая липкие пальцы.

Это фантастическое пиршество длилось часа четыре, затем запахи и вкусовые ощущения померкли и притупились, кушанья утратили соблазнительность… в конце ему уже казалось, будто он жует безвкусный картон. Вынырнув из грезы, он еще некоторое время потирал челюсти, нывшие после многочасового жевания впустую.

Голова раскалывалась от лютой боли… и есть хотелось еще мучительнее, чем до того, как он проглотил проклятую пилюлю!

Сигрид очнулась чуть позже. На ее лице играла улыбка.

— Видел? — окликнула она его. — Гениально, правда?

— Это все не по правде, — проворчал он угрюмо.

— Разумеется, — пожала плечами девушка, — и все равно это гениально. Все-таки молодец этот Мастрацца, ничего не скажешь!

Нат с трудом удержался, чтобы не отвесить ей затрещину.

Так прошли двое суток. Ослабев от голода, жертвы крушения продолжали время от времени глотать волшебные пилюли, чтобы притупить голодные спазмы в животе. По мнению Ната, это было ошибкой.

— Нужно прекратить это, — попытался объяснить он своей спутнице. — Иллюзия сытости — это очередная ловушка, она не приносит истинной пользы. Мы вот-вот умрем от истощения, сами того не заметив.

— Ну и что толку волноваться об этом, — с раздражением воскликнула Сигрид, — если мы так и так погибнем! Пожалуйста, можешь выбрать смерть в мучениях, если тебе так больше нравится, а я предпочитаю найти убежище в мечтах. Каждому свое.

Нат слишком ослаб, чтобы сделать еще одну попытку переубедить ее, но сам он был уверен, что она заблуждается, что она выбрала неверный путь. Негодуя про себя, он увидел, как она глотает очередную пилюлю и сворачивается уютным клубочком посреди плота, как котенок в своей корзинке. Сейчас он очень сожалел, что не нашел нужных слов, чтобы раскрыть ей глаза.

Он остался сидеть рядом, трясясь от холода. Воспаленный от жажды язык распух и едва ворочался во рту. Плохой признак; значит, он уже сильно обезвожен. Еще немного, и он потеряет сознание. Почему же так долго нет дождя?

К полудню ему стало еще хуже — начали одолевать галлюцинации. Ему слышался далекий перезвон колокольчиков, ветер нес ароматы цветов и спелых плодов… Иногда ему виделись далекие огоньки, мерцавшие в тумане.

«Я схожу с ума», — сказал он себе с мрачной уверенностью. Он хорошо знал симптомы обезвоживания — наслушался о них от моряков, которым случалось терпеть крушение. Значит, конец. Тело исчерпало отпущенные ему пределы выносливости. На этом все и кончится. Он глянул на Сигрид, которая улыбалась во сне, и решил, что пора стащить одну голубую пилюлю из ее запаса. Если уж он обречен, то лучше умереть без боли, в блаженной наркотической дреме. Какое теперь это имеет значение, если надежды все равно не осталось?

Он уже потянулся к заветной бонбоньерке, как вдруг через разрыв в тумане промелькнула какая-то серая громада. Он содрогнулся.

«Вот опять, — подумал он, — еще один мираж».

Сознавая, что ждать ему нечего, он все же принялся вглядываться в туман, надеясь, что тот хоть чуть-чуть рассеется. Внезапно плот нырнул в один из просветов в мутной мгле, и Нат громко ахнул от изумления. Перед ним, заслоняя горизонт, тянулась исполинская стена высотой в добрую сотню метров, сложенная из грубых камней неравной величины.