Жизненный план - Лори Спилман

Джон берет мамин дневник обеими руками, словно это Святой Грааль, и я вижу, как дрогнули его веки.

— Если у тебя когда-то и были сомнения, теперь ты сможешь прочитать, как она тебя любила. Все ее чувства к тебе здесь, — говорю я и целую его в щеку.

— А других блокнотов не осталось? Она не продолжала писать после моего отъезда?

— Нет. Я обыскала весь дом, но ничего не нашла. Видимо, после твоего отъезда для нее все закончилось.

Когда через пять часов колеса лайнера касаются посадочной полосы аэропорта О'Хара, я смотрю на часы. Десять тридцать пять, на двенадцать минут раньше. Я включаю телефон и читаю сообщение от Герберта: «Жду у выдачи багажа».

У меня в жизни не было такого милого парня. Теперь мне не надо искать такси, самой тащить сумку, для этого у меня есть Герберт. Однако особенного восторга я не испытываю. Наверное, от усталости. Я думаю лишь о том, как скорее добраться до своей маленькой квартирки в Пилсене, лечь в постель и позвонить Зои.

Как предполагалось, я нахожу Герберта сидящим в ряду встречающих с книгой в руках. При виде меня он вспыхивает от радости и спешит навстречу, раскинув руки. Я падаю в объятия самого великолепного мужчины во всем аэропорту.

— Добро пожаловать домой, — шепчет он мне на ухо. — Я скучал.

Как завороженная я смотрю в его голубые глаза. Он невероятно красив. Невероятно.

— Спасибо, я тоже скучала.

Мы стоим, взявшись за руки, и смотрим на ползущие по ленте чемоданы. Перед нами стоит женщина с малышом на руках. Перегнувшись через плечо матери, девочка крутит головой в розовом чепчике с яркими ромашками, потом взгляд ее карих глаз останавливается на Герберте. Вероятно, даже ее привлекает его внешность. Герберт наклоняется и улыбается малышке.

— Привет, красавица, — говорит он. — Ты ведь красавица, да?

Малышка кокетливо улыбается беззубым ртом. Герберт хохочет и поворачивается ко мне:

— Есть ли на свете нечто более трансцендентное, чем улыбка ребенка?

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять значение слова «трансцендентный». Решаю, что это означает «удивительный». Впрочем, Герберт и сам трансцендентный. Я подаюсь вперед и целую его в щеку.

— Спасибо.

— За что? — удивляется Герберт.

— За то, что встретил меня. И за то, что оценил улыбку ребенка.

Он слегка краснеет и переводит взгляд на транспортер.

— Ты хотела бы когда-нибудь иметь ребенка?

— Да, — отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее, но внутри меня звучит громкая барабанная дробь.

— А ты?

— Обязательно. Обожаю детей.

В этот момент я замечаю свою сумку и тянусь, чтобы не упустить ее.

— Я возьму. — Герберт отстраняет меня и снимает сумку.

— Это все? — поворачивается он ко мне. — Что-то еще?

— Думаю, да, — отвечаю я и беру его под руку.

Выведя Райли на ежедневную прогулку в четыре часа утра, я падаю в кровать, надеясь использовать право субботнего утра и проспать до девяти. Дело в том, что я никак не могу перестроиться и живу по времени Сиэтла.

Окончательно выспавшись, готовлю кофе и устраиваюсь в освещенной солнцем гостиной с кроссвордом из «Трибюн», ощущая себя совершенно счастливой. Райли лежит рядом на коврике и наблюдает, как я слово за словом заполняю клеточки. Закончив, я отбрасываю газету, иду в спальню и открываю шкаф, чтобы сменить пижаму на спортивный костюм.

Пристегиваю поводок Райли, и он начинает крутиться вокруг меня, радуясь внеочередной прогулке. Взяв плеер и очки от солнца, я открываю дверь и сбегаю с крыльца.

Мы с Райли идем по дороге, и я подставляю лицо солнцу, поражаясь неожиданно ясному небу и ароматам приближающейся весны. Сильный чикагский ветер хлещет меня по щекам, но, в отличие от колючих порывов февраля, прикосновения мартовского бриза кажутся мне нежными, почти ласкающими. Райли рвется вперед, и мне приходится натягивать поводок, чтобы удержать его рядом с собой.

У Восемнадцатой улицы я смотрю на часы, поправляю наушник и перехожу на бег.

Восемнадцатая улица — это центр всей жизни района. Здесь разместились мексиканские булочные, рестораны и магазины. Отвлекаясь от ритма бега, я задумываюсь над тем, что мама поступила правильно, лишив меня привычного комфорта севера города. Сама бы я никогда не смогла обрести дом в столь скромном месте. Я представляю, как на небесах мама сидит в своем любимом директорском кресле с рупором в руках и командует организацией каждой новой сцены моей жизни. Теперь, когда рядом со мной Герберт, я могу представить, как выполню два самых сложных пункта — влюбиться и родить детей — пункта, которые невозможно выполнить в одиночку.

Уже на подходе к Гаррисон-Парк Райли, наконец, выдохся, и нам приходится сделать остановку и повернуть назад к дому. На обратном пути мои мысли заняты Гербертом Мойером.

Он необыкновенный. Вчера вечером, когда мы ехали из аэропорта, он, несомненно, хотел, чтобы я провела с ним ночь, но, когда я объяснила, что мне надо забрать Райли, что я устала и хочу выспаться в своей постели, он все понял и не стал настаивать. Мне кажется, Герберт Мойер тот мужчина, которого смело можно назвать джентльменом. Кроме того, он ухаживает за мной так, как ни один парень в моей жизни. Герберт всегда открывает дверь, отодвигает стул… Уверена, если я попрошу, он будет носить мою сумку. Я никогда не встречалась с таким внимательным и заботливым мужчиной.

Так почему же я не схожу с ума от любви к нему? Внешне он не менее привлекателен, чем Эндрю, неэгоистичен, добр. Разве не такого человека я искала? Стыдно признаться, видимо, я не создана для таких отношений, поскольку ухаживания Герберта вызывают во мне раздражение. Похоже, наиболее комфортно я буду чувствовать себя с людьми, подобными Чарльзу Боулингеру и Эндрю Бенсону, в окружении, к которому привыкла с детства. Но я не хочу позволить прошлому разрушить мое будущее. Я не настолько глупа, чтобы не понять, что такие, как Герберт Мойер, сейчас встречаются так же редко, как неподдельные сумки «Луи Вуттон».

Впереди виден мой новый дом, и я отпускаю Райли с поводка. Еще в дверях я замечаю мигающую красную лампочку на телефоне и вспоминаю, что Герберт просил меня помочь выбрать барные стулья. Видимо, ему не терпится встретиться. Я прохожу в дом и прослушиваю сообщение:

«Брет, это Джин Андерсен. У Санкиты начались роды. Я везу ее в Кук-Кантри-Мемориал. Она хочет вас видеть».

Кровь ударяет в голову. Придя в себя, я несусь в квартиру Селины и Бланки, умоляя присмотреть за Райли, а по дороге в больницу звоню Герберту.

— Привет, — говорит он. — А я только собирался тебе звонить. Ты сможешь быть готова через час?

— Тебе придется ходить по магазинам без меня. Я еду в больницу, у Санкиты начались роды.