Птица в клетке - Кристин Лёненс

Грузчики приехали точно в назначенное время и к полудню погрузили весь скарб, кроме одного ревностно оберегаемого мною сундука. Судя по тем взглядам, которые то и дело бросали на него грузчики, им думалось, что он набит золотыми кронами времен монархии. Такси тоже не задержалось, и водитель, заметив мои мучения, бросился мне помогать. Сундук никак не помещался в багажник, и шофер, матерясь на каком-то диалекте, перевернул его набок. Мы услышали глухой стук.

– Там ничего бьющегося нету?

Я только помотал головой, хотя и содрогнулся от ужаса. Стоило мне занять место рядом с водителем, как из сундука донеслось отчетливое царапанье и приглушенное мяуканье. Я завел нервный разговор о погоде, но таксист его не поддержал.

– Куда едем?

– Будьте добры, – выдохнул я, – Десятый район, Бухенгассе, дом шесть.

Заскрежетал ручной тормоз, и я вышел на тротуар, засыпанный ореховой скорлупой, которую выплевывал сидящий на пороге старик. Я торопливо расплатился с водителем, причем добавил неплохие, с моей точки зрения, чаевые, но он принял деньги хмуро и тут же сорвался с места, оставив меня стоять рядом с сундуком. Новая квартира находилась на четвертом этаже, а грузчики как сквозь землю провалились.

– Хи-хи-хи! – развеселился старик и жестами изобразил, как взваливает сундук на плечо.

Я понял, что немецкого он не знает, а по его виду (и запаху) догадался, что живет он не в этом доме, а, скорее всего, где придется.

В конце концов по лестнице спустились грузчики; бригадир ловко, как жонглер, крутил в пальцах ключи. Как только сундук оторвался от земли, мяуканье возобновилось – тоненькое, жалостное, протяжное, и грузчики ехидно переглянулись.

Тайна была раскрыта: я перевозил кошку в дом, где правилами не разрешалось держать животных.

– Отвали, малой! – рявкнул один из грузчиков на мальчонку, едва научившегося ходить: тот, шатаясь из стороны в сторону, замешкался на ступенях; сзади, как курдюк, у него выпирал подгузник.

Вскоре я остался наедине с Эльзой и стал лихорадочно шарить по карманам в поисках ключа. В карманах его не было – не было, и все тут, хотя я каждый вывернул наизнанку. Но что еще хуже – когда грузчики с метровой высоты грохнули сундук об пол, мяуканье смолкло.

– Отзовись! Ответь, Эльза! – молил я, но она не подавала признаков жизни.

Господи, неужели я забыл ключ от сундука в доме? Нужно было найти молоток или отвертку. Но черт возьми, в какую из этих проклятых коробок я упаковал инструменты? Хватит ли у меня наличных, чтобы сгонять туда-обратно на такси? Я чуть не порвал бумажник и услышал звон монеты, вывалившейся на пол. Но оказалось, это ключ, для верности засунутый мною в бумажник…

Трясущимися руками я повернул ключ в замочной скважине, поднял крышку и откинул перину. Моей первой мыслью было, что Эльза лишилась головы: каким-то чудом она перевернулась на живот, ноги были пригнуты, а голова неестественно вывернулась. Руки торчали в разных направлениях, одна была придавлена грудью, другая застыла на спине. Передо мной будто бы лежала фарфоровая кукла с выдернутыми из гнезд руками.

Любое мое прикосновение вызывало у нее боль, но через несколько минут она уже хихикала от щекотки, а я заподозрил ее в притворстве.

– Не шуми! Соседи услышат! – одернул я Эльзу.

– Не буду. Я маленькая. Незаметная. Как мышка… – Ее шепот звучал мелодично. – Сиди тихо, мышка, не то тебе крышка.

Ее разговор о мыши вернул меня к нашему переезду, и я спросил:

– Зачем ты там шебаршилась? Что на тебя нашло?

– Не будь таким чопорным занудой. Господи, я подавала тебе условные сигналы, чтобы ты не подумал, что мне kibosh! In rigor mortis![73] Разве ты не обмирал от страха? За меня, естественно?

В ее вопросе была какая-то хитреца, что мне совсем не понравилось.

– А ты думаешь, – вырвалось у меня, – я прыгал от радости?

– Я думаю… – Эльза осеклась и начала грызть ногти, чтобы выиграть время. – Я думаю точно так же, как и ты.

С преувеличенной осторожностью она совершила обход нашей новой квартиры. В каждом ее шаге читалось что-то иезуитское, подлое, фальшивое. Двигалась она на цыпочках, прижав к губам указательный палец. При каждом скрипе половиц зажимала уши и зажмуривалась, как будто наступила на мину. Под мансардными окнами она склонялась к полу и накрывала голову руками, будто снаружи по ней вели стрельбу. Вид из этих наклонных окон, повторяющих скат крыши, а не поставленных вертикально, как у нее в чердачной каморке, открывался в основном на небо – стоило ли удивляться, что она иезуитствовала. Мне оставалось только внутренне кипеть, сложив руки на груди.

В квартире было всего две комнаты, но достаточно просторные, тем более что потолок оказался несравнимо выше, чем в ее прежнем закутке, где она набила себе немало шишек, пока не привыкла сутулиться. Побеленные стены создавали ощущение простора и пахли свежестью. Кухонька примыкала к западной комнате, а санузел – к восточной. В этих помещениях окон не было вовсе, и, пока Эльза уныло разглядывала душ, я невольно позлорадствовал. Ванна всегда была у нас больным местом, а теперь проблема разрешилась. Стенной шкаф был только один. Эльза сунулась внутрь, как будто ожидала найти там что-нибудь, помимо одной вешалки, брякающей на штанге. Сняв жакет, она повесила его на эти плечики и скорбно понурилась, изображая, наверно, как ей тягостно.

Обживались мы пару месяцев; Эльза по три раза на дню гоняла меня в скобяную лавку, а сама сидела дома и наслаждалась жизнью – во всяком случае, об этом свидетельствовали стаканы и кофейные чашки, которые скапливались в раковине за время моего отсутствия. Шурупы, выбранные мною для крепления светильников, оказались слишком короткими; пришлось вновь тащиться в лавку; там я подумал, что для моих надобностей лучше подойдут болты, но, не захватив с собой шурупов, выбрать болты нужной длины не представлялось возможным.

Отчасти моя рассеянность объяснялась бесцеремонностью жителей рабочего квартала. Когда я возвращался домой, Эльза не раз огорошивала меня пренеприятной новостью: в мое отсутствие кто-то стучался в дверь. У порога валялись записочки, нацарапанные на клочках бумаги: их оставляла фрау Байер, проживавшая со своим мужем на первом этаже. Мне приходилось тащиться вниз, чтобы узнать, за каким чертом она ломилась к нам в квартиру. Как выяснялось, она просто хотела одолжить яйцо для тортика, или консервный нож – у нее только что сломался, или термометр – удостовериться, что ее собственный исправен: уж очень резко подскочила температура у мужа. Любая нужда, как я заметил, возникала у нее только после моего ухода.

Хорошо еще, что соседи снизу, чета Кампен, нас не трогали – по крайней мере, в открытую. В то же время между собой они грызлись как кошка с собакой, и мы слышали их скандалы так отчетливо, будто дело происходило у нас в комнате. Когда их взаимные оскорбления выходили за рамки приличий, они врубали громкую музыку, и я стучал в пол шваброй. Иными словами, перенимал манеры других жильцов.