Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Убью!

Другие воры перехватили его, с трудом усадили на место. Сонька переждала, пока в комнате затихнет шум, обвела всех медленным взглядом.

— «Червонный валет» — уважаемый союз. И любой вор, живущий не только в Москве, почитает за честь состоять в этом братстве. Но для меня не так уж важно, примете вы меня или нет, а важно, чтобы воры всегда были одной семьей, где бы они ни жили. Если полиция, филеры, шпики и прочие гады бегают за нами, не давая нам спокойно заниматься работой, то мы должны объединиться и так плотно стоять друг к дружке, чтобы даже маленькой щели не образовалось, в которую мог бы проскользнуть враг, Вы сейчас будете голосовать. Каждый поступит по своей воровской совести, но помните одно: чем больше вы думаете о себе, тем меньше о братьях наших. А братья наши живут по правилу: не верь, не бойся, не проси. Они и не просят, просто живут. — Сонька снова помолчала, потом заявила с улыбочкой: — И еще одно помните. Перед вами не просто воровка, а Сонька Золотая Ручка. Такая дама в вашем мужском обществе, думаю, не помешает.

Стояла тишина, воры задумчиво прикидывали варианты.

Верховный Червонный Валет Мамай проследил, как помощники вынесли на середину комнаты сначала хрустальную чашу, полную небольших шаров, затем две пустые чаши — белую и красную. Мамай поднял руку и провозгласил:

— Уважаемые воры! Ваше право решить, будет ли Сонька Золотая Ручка в «Червонном валете». Голосуйте не по обиде, а по доброму сердцу, и да поможет вам Бог и доброе Провидение!

Воры не спеша стали подходить к чашам, каждый по своему усмотрению опускал шар либо в красную чашу, либо в белую. Вор Резаный положил в белую…

Красная чаша была почти переполнена шарами. Мамай подсчитал количество шаров в обеих чашах, со спокойной торжественностью поднял над головой фолиант, низко поклонился ворам.

— Уважаемые воры! Благодарю вас за мудрость и честность. — Он повернулся к девушке: — Опустись на колени, Сонька, и приложись к воровской библии.

Сонька последовала его приказу и, опустившись на колени, сначала коснулась лбом фолианта, затем поцеловала изображение Червонного Валета.

* * *

Мамай лично провожал Соньку к выходу. К ним подошел вор, стоявший при дверях, что-то прошептал духовому на ухо. Тот понятливо кивнул, сказал Соньке:

— Докладают, что возле парадного и вокруг дома кишмя кишат шпики. Видать, тебя стерегут.

— Переждать? — спросила девушка.

— Нет, езжай. Тебя, Сонька, малявка ждет. Переоденем тебя под мужика, и езжай с богом, — он хитро улыбнулся. — Пока тебя здесь избирали, вещички твои перебросили в другую гостиничку. Так что филеры и прочий народишко пусть тебя еще поищут.

* * *

У парадного подъезда шпиков было человек семь, не меньше. Один стоял прямо в парадном, двое на улице, еще один на ступеньках, остальные сидели в повозке и внимательно отслеживали как входящих в дом, так и покидающих его.

Вот из парадного вышли двое господ, — один выделялся по-мальчишески тонкой фигурой. Пара направилась к поджидающему фаэтону. Шпики моментально насторожились, один буквально перед носом выходящих пересек дорогу и, заглянув им в лицо, подал знак остальным, что вышедший объект не представляет интереса. Господа уселись в экипаж, и извозчик ударил по лошадям.

* * *

В сопровождении московского вора Кирпы Сонька с Михелиной на руках подошла к двери квартиры Блювштейнов, дернула за шнурок звонка. Дверь открылась, и на пороге возник Блювштейн-отец, одетый в тяжелый халат. Он сразу узнал Соньку, обрадовано улыбнулся, засуетился:

— Боже, Софочка! Вот уж не ожидал, — он распахнул дверь шире. — Прошу вас, проходите.

Кирпа остался на площадке, Сонька вошла в квартиру.

Блювштейн проводил Соньку в гостиную, заглянул в личико улыбающегося ребенка.

— Это… Михелина?

— Михелина.

Старик вдруг стал тихонько плакать, он вытирал слезы рукавом халата, громко сморкался.

— Вы, Софочка, сдержали слово. Благодарю. Михель был бы просто счастлив. — Он взял из рук девушки сверток, снова посмотрел на лицо младенца. — Похожа на Михеля… Одно лицо, — и кивнул гостье: — Присаживайтесь, я сейчас приготовлю чай.

— А Сара где? Позовите, я хочу ее увидеть.

— Сара… Где Сара? — печально повторил Блювштейн. — Сарочки здесь больше нет. Она поменяла квартиру. Теперь она у Господа Бога.

— Она умерла?

— Да, Сарочка умерла. Полгода я живу в этих комнатах один.

— Она болела?

— А вы как думаете? Может ли мать не болеть, когда единственный и любимый сын в кандалах и с киркой в руках находится за тысячи верст и она никогда его больше не увидит. — Он улыбнулся ребенку. — Знаете, это счастье, что вы приехали. Теперь мне будет не так одиноко, ведь нас будет трое — вы, Михелина и я, старый больной еврей. У нас будет хорошая семья, Софочка.

Сонька отрицательно повела головой:

— Я не смогу жить с вами. Я скоро уеду.

— Уедете? Почему? — испугался старик. — У вас выступления? Вы, наверное, много концертируете?

— Много. Очень много, — усмехнулась девушка. — Без этого я не могу жить.

— И вы заберете с собой Михелину? — Блювштейн с тревогой смотрел на гостью. — Заберете, и я снова останусь один?

— Нет, — улыбнулась Сонька. — Девочку я оставлю на вас. Если, конечно, не возражаете.

— Боже… Боже мой… — Профессор вдруг стал целовать руки Соньке. — Какое счастье! Какой подарок! У меня начнется новая жизнь, — посмотрел на пальцы Соньки, улыбнулся. — У вас удивительные пальцы. Пальцы настоящего музыканта.

— Благодарю, — она поцеловала его в седую голову. — Вы ни в чем не будете нуждаться. Ни вы, ни Михелина. Это я беру на себя. Моя профессия приносит хорошую прибыль.

Он внимательно посмотрел на нее:

— А от Михеля ничего? О нем ничего не слышно?

Сонька усмехнулась:

— Оттуда почта не идет.

— Знаю, понимаю. И все-таки надеюсь, что когда-нибудь услышу хоть что-то о сыне. — Он внимательно посмотрел на Соньку. — Вас, случайно, судьба, учитывая вашу деятельность, не забросит в те края, куда сослан Михель?

Она засмеялась:

— Все может быть. У меня такая деятельность, что судьба может забросить куда угодно. Даже на рудники. К Михелю.

— Я был бы счастлив, Софочка! Хотя бы маленькую весточку от нашего дорогого сыночка.

Было довольно рано: еще нежаркое утреннее солнце будило город. Сонька и московский вор Шило расположились за письменным столом и внимательно изучали каталоги ювелирных магазинов Первопрестольной. Каталоги были объемные, пухлые, напечатанные на хорошей бумаге. Номер воровка снимала просторный, находился он в доме на набережной Москвы-реки, и из окон открывался изумительный вид.