«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

В нашей армейской газете была опубликована статья, посвященная вопросам эффективного использования стрелкового и бомбардировочного вооружения самолетов. Ее автором был тот самый корреспондент, с которым нам довелось беседовать. В ней отмечались высокие результаты, достигнутые известным летчиком-истребителем Покрышкиным, но большую ее часть он в ней отвел нашему полету на разведку. О результатах этого полета писала и фронтовая газета. Из всех моих боевых вылетов с известным результатом этот был наиболее удачным. Выступая на одном из полковых собраний, Пстыго высказался так: «О том, что сделала эта пара, могла мечтать, по крайней мере, шестерка, а то и полк».

После этих слов мне подумалось: да, не в каждом вылете полка можно ухлопать столько фашистов. Сколько я помню полковых вылетов, когда бомбы бросались куда попало, лишь бы назад не везти. Били по отдельным машинам, жгли пустые деревни, такие, как Журавка на Брянском фронте. Как-то в присутствии летчиков он высказался: «И чего я тогда сам не полетел? Я бы там и не такого натворил». Вряд ли, подумал я. Мы тогда отработали сполна. Большего при наших возможностях вряд ли могли достичь. Выполнили два захода. Погода была отвратительная, а нам еще предстояло лететь в сторону Полоцка.

Неизвестно, что нас там ожидало и сколько еще придется быть в воздухе. Запас топлива позволял летать не более одного часа двадцати минут. Значит, в запасе у нас было около 30 минут, и не было известно, где придется садиться. Когда я услышал его слова, то подумал: «Иван Иванович, не забывайте о том, в каких условиях мы шли к цели и какое бы вы приняли решение, попав в сплошной снегопад». А как трудно мгновенно решить вопрос, как атаковать цель и как сделать это внезапно. Хотелось спросить, как бы он сам атаковал и что мы не так сделали? Но, по понятным причинам, я, конечно, промолчал. О том полете знала вся дивизия и корпус.

Не проходило партийного или комсомольского собрания, чтобы меня не избирали в президиум. Долго помнили полет и в полку. Были и завистники. Поговаривали о возможном нашем награждении. Но, как это часто бывает, со временем все стирается и забывается. Так случилось и с нами. Не забылся он только у непосредственных участников.

Наступившая оперативная пауза была для нас первой большой передышкой после почти девятимесячной боевой работы. Личный состав заметно устал. Наступившее затишье дало нам некоторую передышку. Мы стали готовиться к предстоящим боевым действиям. Весенняя распутица приковала всю фронтовую авиацию к земле. Аэродромы полностью вышли из строя. В воздухе появлялись только разведчики, работавшие с бетонных полос. Таких аэродромов были единицы, но с них могли летать и бомбардировщики. Поэтому, чтобы избежать лишних потерь, мы рассредоточили все самолеты и хорошо замаскировали их.

Зенитчикам в этот период пришлось зорко следить за небом. В случае налетов наши истребители отогнать их не смогли бы. И хотя их в этот период не было, разведчики появлялись довольно часто, причем не на больших и средних высотах, как обычно, а почти в сумерках и на бреющем. При каждом пролете над аэродромом их воздушные стрелки обстреливали все, что попадалось на глаза. Лес, примыкавший вплотную к летному полю, не позволял зенитчикам вести эффективный огонь – не успеет он показаться, как тут же скрывается за макушками деревьев.

Наступивший апрель внес изменения в мое положение. В эскадрилью пришел новый замкомэск. Им оказался мой бывший командир-инструктор из 12-го зап, где формировался наш полк. Там он был заместителем командира 4-й аэ. Он выпускал меня в первый самостоятельный полет на Ил-2. До сего времени у меня хранится летная книжка, в которой есть его запись о том контрольном полете. Это было почти год назад – 13 марта 1943 года. Фамилия его была Цугуй.

Он был старше меня лет на пять. Перед приходом в нашу АЭ кто-то из командиров дал ему информацию обо мне. Об этом он мне сам сказал. Несмотря на возраст, служебное положение и большой опыт в летной работе, бросались в глаза его скованность и напряженность. Не таким я помнил его по Чапаевску. В разговоре со мной он дал понять, что ему будет неудобно работать со мной. «Чему я буду учить тебя? – говорил он, смотря мне в глаза. – Летать ты умеешь, воевать тоже. Здесь ты должен учить меня. На фронте я не был, и командовать тобой мне будет просто неудобно. К вам в эскадрилью я не просился. Командир полка сказал: «Пойдешь в 3-ю эскадрилью. Там одному Лазареву трудно. Он быстро введет тебя в строй. Так что не обижайся на мой приход».

Получилось так: он стеснялся меня, как летчик-командир, не имеющий боевого опыта, а я его – как старшего по отношению ко мне. Оба мы понимали это. Улыбаясь, Цугуй сказал: «Нам можно сделать так: я буду командовать на земле, а ты в воздухе, и дела у нас пойдут нормально». С его приходом я снова стал командиром звена и стал ему помогать. Много раз вечерами Цугуй обращался ко мне по вопросам боевой работы. Ему хотелось знать, как у нас в полку летают на задания – весь полет от взлета до посадки.

Его интерес я вполне понимал. Его, школьного работника, привыкшего к полетам в районе аэродрома, не могло не интересовать, с чем ему придется столкнуться, приступив к полетам. Его мысли и переживания я понимал и считал это вполне естественным для любого, оказавшегося на его месте. Приход Цугуя дал мне облегчение. Я освободился сразу от двух из трех своих обязанностей. Но больше всего радовало то, что теперь буду получать меньше стружки от Пстыго за подчиненных, которые нет-нет да что-нибудь и выкинут.

Скидок за нарушения дисциплины и порядка он мне не давал и требовал, как с остальных командиров эскадрилий. Во время моего руководства наша АЭ ни в чем не уступала остальным. Не было у нас ни ЧП, ни грубых нарушений. Не было ко мне претензий и у командира полка. Вслед за Цугуем в полк и эскадрилью стало прибывать пополнение. Эскадрилья укомплектовалась почти полностью. Постепенно Цугуй стал привыкать к обстановке.

Большую часть дневного времени я уделял прибывшему летному составу. По вечерам ребята после ужина уходили в большую землянку на танцульки. Я же по просьбе нового, необстрелянного в боях командира проводил с ним беседы, в основном о боевой работе. По его вопросам мне стало понятно, что больше всего его интересовало качество выполнения полетов, стремление приобрести боевой опыт. С момента прибытия Цугуя прошло около месяца. За это время он успел попривыкнуть к нам. Однако конец месяца принес ему неприятность – с Липецких курсов пришел новый командир эскадрильи капитан А.И. Быков. В связи с этим во всем полку произошла перестановка кадров. Командир 1-й АЭ капитан Байматов стал майором и штурманом полка. На его место назначили ст. лейтенанта Васильева, а заместителем – Цугуя. Во 2-й командиром стал Четвериков, заместителем – Шутенко. В нашей 3-й им стал Быков и заместителем я.

В первой половине апреля прошли конференции по обмену боевым опытом и партийные в дивизии и корпусе. Я побывал на всех и даже сидел за столом президиума. На партийной чувствовал себя неловко. Ведь партийный билет начальник политотдела дивизии подполковник Колесников вручил мне всего за несколько дней до ее начала. Ничего нового на конференциях по обмену опытом я не почерпнул. Фактически пересказывалось все старое, давно мне известное. Конференции носили формальный характер и нужны были больше для галочки.