Обратная сторона пути - Оксана Панкеева

Он объяснял долго, косноязычно, зачем-то отвлекся на описание персоны Элвиса и ударился в воспоминания о том, как мэтр Истран ухитрялся построить даже неуправляемого Кантора, и, наверное, еще долго путался бы в словах, если бы Саша не перебила его:

— Я поняла, о чем ты. Мой папа тоже так умеет.

— Думаешь, это ни о чем не говорит?

— На всякий случай запишу под вопросом, но на доказательство это не тянет. Кстати, ты помнишь, когда именно у тебя возникли подозрения? После какого случая? Вернее, после случая из какой колонки? — Она кивнула на монитор. — Это был осознанный логический вывод из очередного «знания чего не следует» или что-то неуловимое, взгляд, интонация, магическое какое-то чутье, из разряда «чувствую, а объяснить не могу»?

— Нет, это было позже… После разборок вокруг пирамиды. Я в который раз попытался скрыть от старших свой вещий сон, и меня опять раскусили как семечку. И вот тут-то, когда мэтр начал читать мне нравоучение, он… он как будто опять стал сам собой. Я в тот момент по привычке опустил глаза, поэтому лица его не видел, а слова, которые он мне говорил… это были те самые слова, которые мне всегда говорил мой наставник. И интонации те же. Он даже на «вы» перешел, как будто для пущего сходства. Вот как раз тогда мне и показалось, что стоит мне поднять взгляд — и я увижу не молодого Вельмира, а старого мэтра Истрана.

— Э-э… — Подруга честно попыталась быть деликатной, но это у нее получилось не лучше, чем у Мафея врать. — Это было так же, как тогда?… Я имею в виду то нравоучение, которое он тебе два часа втирал в моем присутствии, оно такое же?

— Ну, примерно… — При одном упоминании об этом позоре злосчастные уши запылали так, что Мафею показалось, будто они просвечивают сквозь парик.

— А ты опять на него не смотрел?

— А что? Неужели у него менялся возраст, а я пропустил?

— Нет, но… он как-то странно руками делал… Я пару раз заметила… такое движение, будто начинает некий привычный жест и на полпути резко останавливается.

— А какой?

Саша попыталась воспроизвести, но из невнятного подергивания руками трудно было извлечь полезную информацию.

— Не узнаю, — огорченно признался Мафей.

— У меня не получается воспроизвести правильно, — виновато развела руками Саша. — Может, иначе попробуем? Ты все-таки эльф, у тебя с пластикой должно быть получше, чем у меня. Вот ты помнишь какие-нибудь характерные жесты своего мэтра-один при чтении тебе многочасовых нотаций?

Мафей принялся вспоминать. Мэтр, сидящий в кресле. Мэтр, стоящий у стола. У доски. У кафедры. Мэтр, в волнении расхаживающий по комнате…

— Он вот так руки поднимал, когда сильно разойдется, — неуверенно предположил он и изобразил наставника, озабоченного нравственностью современной молодежи.

— А ну, еще разок… — заинтересовалась зрительница.

Мафей прошелся по комнате, входя в образ и стараясь изобразить возмущенного мэтра как можно точнее, чтобы это не выглядело как кривлянье.

— Точно! — победно воскликнула Саша после четвертой или пятой попытки. — Вот именно это он и делал! Вот точно как ты показал, начинал поднимать обе руки и где-то на уровне диафрагмы спохватывался и опускал.

— Так, значит… — Мафей от волнения не смог договорить фразу, тем более и так все было понятно. Он перевел дыхание, опустился на краешек дивана и растерянно произнес:

— И что же мне теперь делать?

Опустим же завесу милосердия над концом этой сцены.

М. Твен

Виктор Кангрем давно перестал праздновать свой день рождения — частично оттого, что не видел поводов для радости, частично из-за все той же невезучести, которая в подобные дни исправно поставляла какие-нибудь неприятности. Не то чтобы выдающиеся, но даже обычные мелкие неурядицы в день личного праздника кажутся особенно обидными и удручающими. К тому же последние пять лет его день рождения весьма удачно ни разу не совпал с выходным.

Свой сорок шестой день рождения агент Кангрем намеревался провести в полном соответствии с инструкциями, то есть погрузить в машину демонтированную контролку и чинно-благородно двигаться к точке эвакуации. Правда, вечером седьмого мая, аккурат перед этой великой датой, планы пришлось немного скорректировать и спешно искать в машине место для пассажира, но эта накладка не тянула даже на мелкую неприятность. Слава богу, уж одного-то человека на переднее сиденье втиснуть можно было, не так уж много оказалось того багажа. Другое дело, что приперся приятель до чертиков не вовремя.

В первое мгновение, увидев на пороге обтрепанного похмельного отца Жана, Витька слегка обалдел, так как миссию вывезли еще позавчера и в настоящий момент непутевый служитель культа должен был второй день праздновать возвращение где-нибудь в недорогом кабачке на исторической родине.

— Представляешь, — горестно возгласил вместо приветствия трезвый и несчастный миссионер, — они меня бросили!

— То есть как — бросили? — удивился Кангрем, начиная уже понимать, что на самом деле произошло с этим обалдуем и почему у него такой вид, будто он перся пешком через пустоши. Даже учитывая, что святые подвижники Жан и Анджело ладили между собой примерно как кошка с собакой, напарник вряд ли способен был просто так его «бросить», каким бы закоренелым грешником ни считал. А вот если батюшка изволили где-то загулять, упиться до беспамятства и проспать условленное время — вот тогда действительно…

— Всего-то на четыре часа опоздал! — пожаловался Жан, подтверждая его догадку. — Ну скажи, не подлец ли он?

Кангрем неопределенно хмыкнул. Окажись на месте «подлеца» он сам, вряд ли он проявил бы такую же неуместную пунктуальность и невнимание, ведь проблемы пьянчуги-приятеля были ему в какой-то степени близки. Но ждать аналогичного понимания от истового трезвенника падре Анджело тоже довольно глупо…

— Ладно, хорошо хоть, что ты меня еще застал, — дипломатично ответил он. — Завтра и я уезжаю, так что тебя с собой прихвачу. Только не вздумай опять напиться и проспать отъезд.

— Разве я враг своему здоровью? — вознегодовал святой отец. — Никто не собирается напиваться, скромно и культурно посидим за бутылочкой.

— У меня нету, — попытался избежать безобразия Кангрем. — Только местное пойло, но его я пить не могу совсем. Если хочешь, пей сам, а мне завтра за руль садиться, и я хочу хоть до завтра остаться здоровым.

И все бы обошлось спокойно и без шума, если бы не принесли черти еще одного гостя. Убас, который тоже знал о предстоящем отъезде, с чего-то решил зайти попрощаться. Вот уж не думал скромный коммерсант Морковка, что господин начальник питает к нему настолько дружеские чувства.

Пришлось спешно сочинять объяснение, дескать, сектант-собутыльник напросился в попутчики, потому что ему надо съездить по своим церковным делам и как раз в ту же сторону… И к окаянной местной отраве приложиться пришлось, потому как принесенный господином начальником вполне приличный спирт быстро закончился, а вдохновение нет. И безумную теологическую дискуссию пришлось выслушать, спасибо хоть на личном участии господа не настаивали, только обращались периодически за подтверждениями и довольствовались неразборчивым «мгм».