Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох

Дежурным адъютантом случайно оказался граф Мондель, происходивший из «аристократического гнезда» в Янгассе, в Граце, где очень долго жила его мать. «Служба» графа, который, кажется, был майором, показалась мне странной; его обязанность состояла в том, что он отворял двери входящим в залу аудиенции и, держась за ручку двери, должен был «слушать», все ли происходит в порядке.

Когда настала моя очередь, он взглянул на меня, и мне показалось, что в его глазах я вижу молчаливое приветствие и доброжелательную улыбку на губах.

Но вот я и в присутствии императора. Я уже за несколько дней приготовилась к тому, что намерена была сказать, но в ожидании своей очереди я принялась изучать серьезные и напряженные лица, окружавшие меня, спрашивая себя, какую жизнь и заботы они скрывали и что привело их сюда, а также наблюдать недовольные и огорченные физиономии уходивши так что, когда я очутилась перед монархом, я совершенно забыла обо всем. И даже теперь я не могла сосредоточиться на одной мысли, и вместо тою чтобы изложить свою просьбу, я смотрела на человек ка, стоявшего передо мной, и искала на его лице подтверждения всего того, что я знала и думала о нем. Это было лишь мгновение, но и одно – мгновение может вместить в себя так много!

Я не знаю, как я объяснила свое дело; конечно, это не было согласно с моей «программой», но так как я добилась всего, на что могла рассчитывать, то ушла совершенно удовлетворенная.

В своей приветливой манере император сказал мне, что очень охотно совершенно помиловал бы моего мужа, но не может окончательно отвергнуть решения своих судей; он посмотрит, что он может сделать, а я должна утешиться и, вернувшись домой, успокоить своего мужа и посоветовать ему не относиться к этому так трагически; писатели и журналисты не должны пугаться нескольких дней тюремного заключения, так как в этом нет ничего позорного.

Я собиралась уже почтительно преклониться перед императором, когда дверь позади меня отворилась и граф Мондель дал мне понять, что я достаточно долго пользовалась высочайшим присутствием.

В передней вокруг стола, на котором лежали целые груды серебряных и медных монет, стояли несколько лакеев в ливреях различного цвета, с таким внушительным видом, что они смело могли быть министрами или, еще лучше, телохранителями. Один из этих господ был так добр, что подал мне мое манто и зонтик.

Я робко положила флорин на стол. Конечно, это было слишком мало для такого человека, но по сравнению с моим тощим кошельком мне это показалось безумием. К счастью, он не обратил внимания ни мой дар, ни на мое смущение.

Я с первым же поездом вернулась в Будапешт.

16 января 1881 года мой муж писал своему брату:

«На днях мне прислали из Лондона несколько строчек из одного сочинения по вопросу об иностранной литературе, в котором говорится обо мне в очень лестных выражениях; из Копенгагена мне прислали предложение сотрудничать в первом датском журнале и сообщают, что мое «Наследие Каина» появилось на датском языке и пользуется громадным успехом; из Белграда мне пишут, что «Наследие Каина» появится в скором времени по-сербски в переводе. Кроме того, итальянский историк-критик Гурнаних признает мои заслуги в своей «Современной биографии», а Гласер – в своей «Биографии современников» в Париже.

Я был бы очень рад, если бы был не так знаменит, поимел бы несколько больше денег.

Чтобы написать новый большой роман, мне необходимо шесть месяцев, свободных от всяких забот, а этого, к несчастью, мне и не хватает. За последние годы столкновение с Фробеном, банкротство Крюгера, Хартноха и Гюнтера причинили мне громадные убытки, которые еще до сих пор отзываются, а здоровье мое не настолько хорошо, чтобы я мог постоянно работать так, как хотел бы.

Для моей работы, к сожалению, мне необходимо настроение».

И еще позже:

«Немецкая газета «Porto-Allegre» пишет мне, что первая часть «Наследия Каина» появится у них в августе. Осенью появится английский перевод Гастингса второй части «Наследия Каина» и датский перевод моих «Еврейских рассказов». Ангерер пишет мне, что наша оперетка «Блюстители нравственности» будет дана в июле в Карлсбаде, а в августе в Праге. «Тель Фридрих-Вильгельмштадт» в Берлине принял ее и дает осенью. «Illustratione» объявляет, что «Наследие Каина» уже появилось.

Теперь я верю всему, но только не действительному денежному успеху. Я не чувствую недостатка в почете и известности; помимо Гете и Гейне, нет ни одного немецкого писателя, которого так ценили бы и читали во всех странах, как меня, и несмотря на это, я очень часто не знаю, чем буду питаться завтра.

Главным образом в этом несчастии виноваты немецкая пресса и книгоиздательства; прежде хоть плохо оплачивали труд немецкого писателя, а теперь, кроме того, при всяком удобном случае его еще и надувают.

Недавно я получил два приглашения, одно из замка Таннеберг в Тюрингии, другое из Ингольтадта, последнее от двух герцогов, двоюродных братьев графа О’Донелль, с которым мы постоянно встречались в Будапеште.

Как было бы прекрасно, если б я мог найти себе в одном из этих мест пристанище на зиму; там я мог бы написать несколько больших вещей и привести все в порядок».

Весьма понятно, что в нашем положении мы не только избегали знакомиться с новыми людьми, но всячески старались не попадаться на глаза даже тем, которых знали раньше.

Но невозможно было совершенно ни с кем не встречаться, так как слишком много людей искали нашего общества, а когда между ними попадалось какое-нибудь лицо, возбуждавшее любопытство или интерес, Леопольд сам настаивал на знакомстве. Так именно и произошло в отношении ученого Юлия Щварца и графа и графини О’Донелль.

Когда г-жа ф. Корсан сообщила Леопольду, что Юлий Шварц хочет познакомиться с ним и просит устроить свидание, она погрозила Леопольду и прибавила, улыбаясь:

– Но только, Леопольд, ты должен быть готов тому, что Шварц станет ухаживать за твоей женой. Он влюбляется во всех женщин, с которыми знакомится. Но это не особенно страшно, потому что он до такой степени близорук, что никак не может хорошенько разглядеть предмет своего обожания.

Юлий Шварц был мужчина уже в летах и до такой степени тучный, что двигался с трудом, пыхтя и потея от каждого движения. Он был совершенно лысый, лицо у него было такое широкое, круглое и пухлое, что его маленькие масляные глазки едва были заметны на нем; благодаря близорукости ему приходилось слишком близко рассматривать людей, с которыми он разговаривал, что придавало ему наглый вид и очень смущало собеседника. Г-жа ф. Корсан рассказала нам, что он был женат на чрезвычайно богатой графине, которая, умирая, оставила ему все состояние.

Шварц очень часто приходил к нам, и мы тоже посетили его один раз.

Уже в продолжение двух месяцев мы не платили за квартиру и питались в кредит; у меня еле хватало денег на самые неотложные ежедневные потребности.

– Если б я только знал, как выйти из этого затруднения, – сказал мне однажды мой муж. – У меня тут лежит готовых рукописей на несколько сотен флоринов; я не могу их пристроить, потому что только никуда не годные вещи пристраиваются быстро… А мне так хочется написать еще рассказ для «Наследия Каина»!.. Кроме того, моей репутации вредит, когда я долго не даю чего-нибудь сенсационного. Я уже устал от постоянного писания идиотских фельетонов. Знаешь, какая мне пришла мысль… Если это удастся, мы тогда навсегда избавимся от всяких забот. Если б кто-нибудь из многочисленных знакомых помещиков пригласил бы нас к себе на шесть месяцев… Избавившись таким образом от денежных забот, я мог бы снова написать большой роман, который принес бы значительную сумму, или мог бы продолжать «Наследие Каина»… Если дела будут так продолжаться, мы никогда не выберемся – напротив, еще больше увязнем… Если бы мы могли откладывать в продолжение шести месяцев весь поступающий гонорар, то есть уплачивать только долги Граца, тогда мы смогли бы снова устроиться по-настоящему, в прекрасном климате, в небольшом городе, где есть хорошие школы, и мало-помалу привести все в порядок…