Айседора Дункан - Морис Левер

— Не надо. Посидите рядом со мной. И, взяв его голову руками, говорит:

— Вы знаете, что вы очаровательны, милый мой Джон? Он тянется к ней, обнимает и прижимает к себе изо всех сил. Уткнувшись в грудь лицом, говорит сдавленным голосом:

— Если бы вы знали, как я несчастен.

— Я знаю, знаю, — отвечает она, запуская пальцы в его волосы. — Слушайте, вам надо бросить вашего ливанца и всех остальных и уехать как можно дальше. Только так вы можете освободиться.

— Вы должны поехать со мной, Айседора, должны. Иначе я не соберусь с духом, не хватит смелости.

Быстро побросали вещички в чемодан, расплатились за гостиницу, и вот они уже несутся по дорогам Швейцарии в большом спортивном автомобиле Джона, двухместном «Торпедо» с откидывающимся верхом. Проехали Монтрё. Настала ночь.

— Куда теперь? — кричит Джон, стараясь перекричать рев мотора и крепко держа деревянный лакированный руль машины.

— Дальше… едем дальше…

Он делает жест, что не слышит. Положив руку ему за плечо, она кричит прямо в ухо:

— Едем дальше! Дальше, Джон! Дальше, любимый мой! Ветер бьет в лицо. На каждом вираже она хохочет, когда ее бросает прямо на спутника. Смеется от невольно текущих слез, смеется, когда представляет лица тех, кого они оставили в Уши: «Представляешь? Джон уехал с Айседорой! — С женщиной? Быть не может! Он спятил! — Вот что, ребята, это она его умыкнула. Это похищение! — Все же мог бы нас предупредить. До чего ненадежный тип! Не ожидал я от него. — Этим ангелочкам нельзя доверять. Казалось, нет человека надежнее, и вдруг, в один прекрасный день, раз — и дал ходу! Медовый месяц с этой сучкой!»

Она внутренне ликует, представляя их лица и вопли возмущения. А ливанец! Вот уж кто злится, небось! Самый драгоценный алмаз в его коллекции — и вдруг украден из-под носа!

— Быстрее, Джон! Быстрее и дальше!

Они несутся вдоль берега Роны со скоростью девяносто километров в час. Вот уже проехали Сьон, Кран, в глухую полночь проезжают перевал Симплон. Машина ревет на серпантине дороги. Крутой вираж. Скрип колес. Подъем. Опять поворот… Опьяненная луною, ветром, скоростью, с замирающим сердцем, Айседора понимает, что рядом — обрыв, разверстая пропасть, которая неумолимо тянет к себе. Голова идет кругом. Ей кажется, что она летит в пустоту, в забытье, как во сне. Тело в экстазе свободного падения, спина плотно впилась в изгиб сиденья, ступни уперлись в пол машины, голова закинута, глаза широко открыты и смотрят в небо, где ей мигают звезды. Далеко позади вьется по ветру длинный шарф, подобно облаку света или отчаяния.

Ранним утром они уже на берегу Лаго-Маджоре, делают остановку в Стрезе. Оба партнера разочарованы. Айседора ожидала большего от этого Аполлона с фигурой олимпийца. А Джон, в свою очередь, не смеет преодолеть отказ от женщины. Не способный овладеть ею, он не столько стремится к удовлетворению желания, сколько к горячим округлым рукам, в которых можно укрыться, и пышной груди, в которую можно зарыться с головой и вновь стать, хотя бы на время, маленьким мальчиком, лишенным ласки. Приехав в Рим, оба «любовника» решают расстаться. Прощаясь друг с другом, обещают писать письма, никогда не забывать их знакомство, радуясь в глубине души, что встреча не затянулась. Джон возвращается в Уши к своему ливанцу, Айседора же едет в Неаполь, оттуда на пароходе — в Афины. Совершив паломничество в храм божественной Афины, чей идеал мудрости и гармонии она столько раз нарушала, она возвращается в Цюрих.

Финансы школы в плачевном состоянии. Айседора вновь занимает деньги на кабальных условиях, отчего ее долги достигают пятнадцати тысяч американских долларов. К счастью, импресарио присылает предложение совершить турне по Южной Америке.

Надо опять отправляться в путь, хотя и не хочется. Приключение с Джоном оставило горькое ощущение неудачи. Во-первых, тело не получило ожидаемого, во-вторых, она не может скрыть от самой себя, что теперь ее тянет к мужчинам моложе ее. Что это, признак зрелости? С некоторых пор она замечает за собой, что присматривается к очень молодым, почти к подросткам. Силе зрелого мужчины она все больше предпочитает очаровательную незавершенность лица и грацию тела, только что вышедшего из детского возраста, эскиз, набросок, который зачастую бывает лучше законченного произведения. Будущий мужчина ее привлекает больше, чем уже состоявшийся. И то, что она выбрала именно такого, как Джон, не случайно. В любви не бывает случайностей.

Остановка в Нью-Йорке. Августин, брат Айседоры, присоединяется к ней, и они продолжают путешествие вместе: Баия-Бланка — Буэнос-Айрес (где студенты обучают ее аргентинскому танго) — Монтевидео — Рио-де-Жанейро — и снова Нью-Йорк. Повсюду имя Айседоры Дункан привлекает толпы зрителей. Одни хотят полюбоваться ее танцами, другие — увидеть своими глазами женщину, ставшую многогранным символом: скорбящая мать, революционерка, феминистка, женщина скандальной славы, королева экстравагантностей… В каждом городе пресса публикует ее заявления о любви, политике и войне. Журналисты проявляют нескромность. Как обычно, она отвечает откровенно, не заставляет себя упрашивать, считая, что лучше полностью использовать печать как рекламу, чем сохранять в тайне личную жизнь. Стыдливость ей кажется лицемерием. В сорок лет она чувствует себя свободнее, чем в двадцать. Ей нечего скрывать, не в чем себя упрекнуть. «Я всегда была верна мужчинам, которых любила, — заявила она журналисту в Рио-де-Жанейро, — и никогда не бросила бы ни одного из них, если бы они тоже были мне верны. Всех, кого я любила, я и сейчас люблю и всегда буду любить. Если же я их часто меняла, то в этом виноваты лишь легкомыслие мужчин и жестокость судьбы».

Скандальные газетенки мусолят последние ее похождения: группа боксеров, плывших с ней на одном пароходе, чьи тренировки на палубе она внимательно наблюдала, а потом развлекалась с ними в бассейне; юный аккомпаниатор Морис Дюмениль, не отходящий от нее ни на шаг, в том числе и в спальне; молодой черноокий аргентинец, с которым она всю ночь танцевала в обнимку в кабаре в Буэнос-Айресе.

— Итак, сеньора, говорят, вы влюбились в аргентинское танго? Не собираетесь ли вы включить его в вашу программу?

— Раньше я его никогда не танцевала. С первых же тактов этого волшебного танца я почувствовала, как мое сердце отвечает резкому и страстному ритму, чувственному, как долгая ласка, пьянящему, как любовь под небом тропиков, опасному и жестокому, как леса вашей прекрасной страны.

— Говорят, вас научил этому танцу некий студент.

— Совершенно верно. Очаровательный мальчик, он показал мне трущобы Буэнос-Айреса. Это захватывающе интересно…

— Что вы думаете о слухах относительно вашего якобы распутного образа жизни, о тех молодых людях, которые вас постоянно окружают? Ваше поведение вызывает резкую критику, в том числе в прессе консервативного направления, как в Европе, так и здесь.

— Мне плевать на то, что думают обо мне «добропорядочные» люди. Терпеть не могу ханжества. Ницше сказал: «Женщина — это зеркало». Так вот, я — зеркало, которое отражает людей и реагирует на внешние силы согласно своему инстинкту. Я подобна героиням «Метаморфоз» Овидия, я изменяюсь в своих чувствах и в характере по велению бессмертных богов.