На шаг сзади - Хеннинг Манкелль

– Только это. Прямо сейчас.

Валландер ждал. В дверях появилась Анн-Бритт Хёглунд. Ханссон, по-видимому, понял, что Валландеру хотелось бы видеть именно ее. Она молча показала на чашку кофе и ушла.

– Ответ неожиданный, – послышался в трубке голос Мартинссона. – Она говорит, что у Эденгренов дачи не только в Испании и Франции, но и дом на Бернсё.

– Отлично, – сказал Валландер. – Теперь кое-что проясняется.

– Более того, – продолжил Мартинссон. – Лена Норман и другие – Буге и Хильстрём – тоже туда ездили.

– Я знаю, кто еще там бывал, – сказал Валландер.

– Кто?

– Сведберг. Между девятнадцатым и двадцать вторым июля.

– Черт! Как ты это выяснил?

– Узнаешь, когда появишься.

Валландер положил трубку. В кабинете вновь появилась Анн-Бритт и сразу поняла – что-то произошло.

Валландер был прав – Анн-Бритт в свое время просто не подумала про шкаф в подвале. Он даже ощутил нечто вроде торжества – она не подумала, а он подумал. Он всегда считал Анн-Бритт образцовым полицейским, но и она, оказывается, может ошибаться.

Они коротко обсудили ситуацию. Иса Эденгрен исчезла. Валландер настаивал, что сейчас главнее всего – ее найти.

Анн– Бритт пыталась вытянуть из него, какого именно сценария он опасается. Но он и сам не знал. Иса должна была быть в национальном парке вместе с убитыми. Потом она пытается совершить самоубийство, и они так и не знают, что явилось его мотивом. И вот теперь – побег из больницы.

– Есть и еще одна возможность, – сказала Анн-Бритт. – Маловероятная и еще менее приятная. О ней даже думать не хочется.

Валландер понял.

– Ты думаешь, это могла быть Иса? Что это Иса расстреляла своих друзей? Мне тоже приходила в голову эта мысль. Но девочка была в этот день больна, чему есть свидетели.

– Если ребят убили именно в этот день, – сказала Анн-Бритт. – А мы этого пока не знаем.

Она права.

– Что же, значит, есть еще одна причина найти ее как можно быстрей. И не забывай про неизвестного, звонившего в больницу и назвавшегося Лундбергом.

Она вышла – звонить Буге и Хильстрём. К тому же надо было срочно найти остальных ребят, тех, которых они видели на снимке у Сведберга. Валландер несколько раз напомнил ей, чтобы она не забывала про островок под названием Бернсё в Эстергётландских шхерах. Не успела она уйти, позвонил Нюберг. Валландер почему-то решил, что они нашли место, где убийца прятал трупы.

– Пока нет, – сказал Нюберг. – Слишком ты быстрый. Мы еще с этим повозимся. Я вообще-то звоню по другому поводу. Пришло заключение насчет того ружья у Сведберга.

Валландер придвинул блокнот.

– Они хорошо там работают, в отделе учета и регистрации оружия. Ружье, из которого убили Сведберга, украдено два года назад в Людвике.

– В Людвике?

– Заявление о краже поступило в полицию Люд-вики девятнадцатого февраля девяносто четвертого года. Заявитель – некий Ханс-Оке Хаммарлунд, а принял полицейский по имени Вестер. Хаммарлунд хранил оружие по всем правилам, под замком. Восемнадцатого февраля он находился по делам в Фа-луне – он, как указано в заявлении, частный предприниматель, имеет отношение к энергоснабжению. Увлекается охотой. В ночь на девятнадцатое февраля кто-то проник в его дом. Жена спала и ничего не слышала. Вернувшись из Фалуна на следующий день, он обнаружил пропажу ружья и сразу заявил в полицию. Охотничье ружье фирмы «Ламберт-Барон», испанского производства. Номер сходится. Ни ружье, ни другое оружие, как сам понимаешь, так и не нашли. И взломщика тоже. Даже подозреваемых не было.

– А было и другое оружие?

– Вор, как ни странно, не тронул дорогущий штуцер на лося, зато прихватил два пистолета. Точнее, револьвер и пистолет. Какой марки, неизвестно. Вестер написал, по-моему, довольно скверный рапорт по краже. Из него, например, совершенно неясно, как вор проник в дом. Ты, я думаю, понимаешь, какой из всего этого можно сделать вывод.

– Ты намекаешь, что в парке стреляли из этих пистолетов? Это надо выяснить как можно скорее.

– Людвика находится в Даларне, – сказал Нюберг. – Отсюда довольно далеко. Но оружие, понятно, может вынырнуть где угодно.

– Вряд ли Сведберг украл ружье, из которого его потом убили.

– Когда дело касается краж оружия, прямых закономерностей нет. Оружие крадут, продают, используют, потом опять продают. Может быть, ружье, прежде чем оказалось в квартире Сведберга, сменило много владельцев.

– Как бы там ни было, это очень важно, – сказал Валландер. – А то мы словно в тумане.

– Здесь чудесная погода, – сообщил Нюберг, – а вот рыскать в поисках трупохранилища довольно противно.

– Уйдешь на пенсию и забудешь, – утешил его Валландер. – И ты забудешь, и я забуду, и все, кто в этом копается.

Нюберг пообещал сейчас же заняться идентификацией оружия и патронов. Валландер склонился над блокнотом, чтобы попытаться подвести для себя какие-то итоги, но телефон зазвонил снова. Это был доктор Йоранссон.

– Вы не пришли на прием, – сказал он с упреком.

– Прошу извинения, – сказал Валландер, – хотя, собственно, извинений мне нет.

– Я понимаю, что вы очень заняты. Какие-то жуткие вещи происходят. Неохота открывать газету. Я несколько лет работал в больнице в Далласе. «Истадская смесь» все больше напоминает техасские газеты.

– Мы работаем сутками, – сказал Валландер. – Это неизбежно.

– И все равно вам надо заняться здоровьем. Нелеченый диабет в сочетании с высоким давлением – с этим шутить не стоит.

Валландер рассказал, как ему ночью измеряли сахар крови.

– Это только подтверждает мои опасения. Вас надо тщательнейшим образом обследовать. Печень, почки, функция поджелудочной железы… С этим тянуть нельзя.

Валландер понял, что улизнуть не удастся. Он пообещал явиться на следующий день натощак и принести утреннюю мочу.

– У вас, конечно, нет времени прийти и взять специальную пробирку для мочи, – сказал Йоранссон.

Валландер положил трубку и отодвинул блокнот. Он, конечно, здорово запустил себя за все эти годы. Собственно, началось это тогда, когда Мона потребовала развода и ушла. Скоро уже семь лет. Она во всем виновата, подумал он, но тут же отогнал эту мысль. Вина его и больше ничья.

Он поднялся и подошел к окну. Яркий, солнечный августовский день. Йоранссон прав. Он должен заняться собой всерьез. Он обязан прожить еще как минимум десять лет. Почему ему в голову пришел именно этот срок – десять лет, объяснить он бы не сумел.