Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

19 апреля король приказал всем офицерам незамедлительно возвратиться в свои полки. Через два дня на аудиенции с королем переговорщик из Шотландии проговорил, что «он, похоже, обдумывает некий проект, который скоро здесь реализуется». Кроме того, ходили слухи, что подстрекаемые королевой французы готовятся к вторжению в Англию. Лидеры оппозиции больше всего боялись роспуска парламента, что привело бы к немедленной отмене и суда, и предложенного Билля об опале. Благочестивые воззвали к своим сторонникам, и у Вестминстера собралась многотысячная толпа, уверенная, что опасные меры будут вот-вот предприняты. 19 апреля общины применили Билль об опале в отношении графа Страффорда. Те из членов палаты, которые не поддержали это решение, высмеивались как «страффордианцы или враги своей страны»; списки их имен расклеивались на столбах и в других заметных местах города. Члены партии благочестивых не брезговали запугиванием и нарушением прав парламентариев.

Когда палата общин приняла Билль об опале, король написал Страффорду, чтобы еще раз подтвердить свое обещание, что его жизнь, честь и состояние не пострадают. В последний день рассмотрения дела в Вестминстер-Холле, 29 апреля, Страффорд, казалось, пребывал в хорошем расположении духа. Затем поднялся Оливер Сент-Джон и произнес против обвиняемого трехчасовую тираду, настолько красноречивую, что она серьезно повлияла на намерения лордов. Когда Сент-Джон закончил говорить, зрители в зале разразились аплодисментами. Два дня спустя король обратился к обеим палатам, сидя на троне. В своей речи он подчеркнул, что никогда не пойдет против собственной совести. Эти слова истолковали как предупреждение, что он наложит вето на Билль об опале против своего советника. Пусть они признают Страффорда виновным только в незначительном проступке, и король согласится. Карл также отказался распускать ирландскую армию, которая, в свою очередь, вызывала страхи по поводу возможности военного решения проблемы.

По окончании выступления король выждал некоторое время, ища поддержки, однако, по словам Симондса Д’Эвеса, «в ответ на его речь не прозвучало ни малейшего звука, ни намека на аплодисменты, и, подождав немного, Карл неожиданно вышел». Все посчитали, что он вмешался в дело, которое еще обсуждалось парламентом, что, с точки зрения палаты общин, стало «беспрецедентным нарушением парламентского права в истории». Казалось, что конфронтация между королем и парламентом просто неминуема.

Вскоре повсюду распространились слухи о заговорах и контрзаговорах. Несколько недель в Темзе стояло судно, зафрахтованное помощником Страффорда. Корабль легко мог доставить во Францию бежавшего подсудимого. Некоторые слухи подтверждались. В воскресенье 2 мая сэр Джон Саклинг, придворный и военачальник, поэт и игрок, собрал шестьдесят человек в таверне «Белая лошадь» на Брэд-стрит. Они были одеты в военную кожаную одежду, имели при себе мечи и пистолеты. Предполагалось, что они проникнут в лондонский Тауэр под видом пополнения, где сразу перебьют охрану и освободят Страффорда. Это был нелепый замысел, совершенно невыполнимый, учитывая зрелище шестидесяти вооруженных людей, которые топчутся посреди Лондона. Об их существовании быстро стало известно, и новость немедленно сообщили лидерам парламента. У Тауэра собралась шумная толпа лондонцев, чтобы защитить крепость от любого проникновения.

Разговоры о военном мятеже и планах на побег Страффорда основательно озаботили лондонцев. В понедельник у входа в палату лордов собралась новая толпа. Люди требовали казнить Страффорда; некоторые из них кричали, что если они не могут получить жизнь графа, то возьмут жизнь короля. В парламентском дневнике за тот день о членах оппозиции сказано, что они «убедили множество возбужденных людей, вооруженных мечами и дубинами, прийти к Вестминстеру, заполнить двор дворца и все подходы к обеим палатам, громко, яростно требовать быстрого и справедливого приговора графу». Было ясно, что Страффорд умрет. Один из парламентских лидеров, Оливер Сент-Джон, сказал, что стрелять в голову волкам и лисицам вполне разумно. Вспоминали и поговорку «мертвые молчат».

Когда собралась палата общин, сэр Джон Пеннингтон заговорил о провалившемся сборище Саклинга. Томас Томкинс добавил, что «недавно в Лондон прибыло много папистов». Короля сбили с толку коварные советники, высказался Джон Пим, «он обманут, хотя еще не понимает этого». Парламент посчитал своим долгом открыть королю глаза.

Поступило предложение выпустить религиозный манифест. Составленная палатой общин Великая ремонстрация была до известной степени английской версией шотландского Ковенанта, связывающей подписавших документ клятвой, что они будут хранить верность «истинной реформатской протестантской вере» и не поддаваться «папизму и папистским нововведениям». В Ремонстрации заявлялось, что во время этой сессии парламента его члены «боролись с опасностями и страхами, тяжкими невзгодами и бедствиями, волнениями и беспорядками, которые не только весьма угрожали всем, но и подрывали и сокрушали свободы, покой и процветание нашего королевства». Документ напечатали и распространили по всей стране, по замыслу и побуждению, как теперь говорят, парламентской партии.

5 мая палата общин, опасаясь папистского восстания, приказала поселениям, городам и графствам держать наготове оружие и боеприпасы. В этих обстоятельствах «папистский заговор» означал «заговор сторонников короля», роялистов. В этот же день был принят новый билль, разрешающий парламенту продолжать работу, пока он не проголосует за самороспуск. Именно в этот момент преобразование превратилось в революцию: оно лишило монарха права управлять страной.

Палата лордов приказала войскам взять под контроль Тауэр, лишив таким образом короля ответственности за военные вопросы. Это был новый удар по королевской власти. Граф Стамфорд внес предложение «вознести хвалу Господу за наше великое освобождение, которое больше спасения от «Порохового заговора» [5 ноября 1605 года]. Потому что, если бы этот заговор не был раскрыт, порох витал бы вокруг в здании парламента, а нас превратили бы в рабов». Угроза применения военной силы напугала лордов не меньше, чем общины; 8 мая верхняя палата приняла Билль об опале против Страффорда.

Теперь делегация от обеих палат парламента доставила документ об опале в Банкетинг-Хаус на подпись королю. Членов парламента сопровождала толпа примерно в 12 000 человек, которые выкрикивали»: «Справедливость! Правосудие!» Король, естественно потерявший присутствие духа, сказал, что даст ответ в понедельник утром. Такая отсрочка не понравилась толпе, люди снова быстро собрались у дворцовых ворот. Предполагалось, что, если король откажется подписать опалу, на дворец пойдут в атаку и захватят короля и королеву.

Карл обсудил ситуацию с епископами и членами Тайного совета, большинство из них высказались за подписание билля, приговаривающего Страффорда к смерти. Архиепископ Йоркский сказал королю, что «существуют личная и государственная совесть; его совесть как короля может заставлять его делать то, что не принимает его личная совесть как человека». Не сразу и очень неохотно, но король согласился. Он обещал защитить жизнь и состояние графа, однако сейчас из государственных соображений ему пришлось нарушить свое слово. Это дело унизило и опустошило Карла практически полностью. Пим, получив известие о капитуляции короля, восторженно воздел руки и объявил: «Он отдал нам голову Страффорда? Тогда он больше не откажет ни в чем!»