Константа - Александра Лимова

Бросила взгляд на широкую стойку, краем опирающуюся о хромированную трубу, на которой, в пустующей емкости для фруктов, сейчас почти лежащей на столешнице, был пакет с презентами из психушки.

— Женя, — все так же не поднимая на меня взгляда от бумаг. — Пару вилок салата и препараты. Прошу.

Несмотря на ровный тон, несмотря на то, что не поднимал взгляда — в тиши квартиры отчетливо сквозило давление, доходящее почти до принуждения, ибо в светло-карих глазах, все так же беспрестанно скользящих по строкам документов перед собой мелькнуло нечто, одарившее его голос милипиздрической, но ощутимой тенью раздражения.

И вроде в ответ ощущаешь рефлекторный протест, а вроде и понимаешь, что вот этот человек, беспрестанно скользящий взглядом по множеству бумаг перед собой, сейчас вроде бы и не разозлен, но доводить его до этого не нужно. Пусть дальше себе читает мое уголовное дело в двух томах, заключение судебно-психиатрической экспертизы, периодически взглядом цепляя еще несколько непонятных мне бумаг. Непонятных до нужного момента, как оказалось.

Подавляя неуместные порывы и инстинкты с рефлексами, изображая раболепие и удрученную покорность, прошла к широкому холодильнику и вынула салатницу с явно ресторанным, пусть и высокой кухни, содержимым. Пережевывала харчи, отправляя снедь в ротовую полость серебреными столовыми приборами, изъятыми из ящика с арсеналом кухонной утвари, ненавязчиво так намекающей о широком спектре уголовных статей, но зато явной возможности действительно съебаться, если грамотно эксплуатировать эту самую утварь. Мельком взглянув на Анохина, больше меня раза в полтора, я заключила, что мелькнувшие дикие мысли, это последвия страстного совокупления разнокалиберных препаратов в моем теле и, для виду отправив пару вилок салата в рот, спустя минуту разжимала пальцы на стакане с водой, отставленном рядом с пакетиком лекарств на барной стойке (к слову, весьма безобидные препараты, ибо иметь в друзьях психиатров это плюс стопицот к качеству жизни, какие бы пируэты она не выдавала).

И все вроде шло хорошо, в том смысле, что я, сверяясь с памяткой выдавливала из блистеров лекарства на столешницу, рядом со стаканом с водой, но…

Скрип отодвигаемого им кресла. Пальцы чуть ошиблись, когда вскрывали конвалюту с ноотропом. Ошиблись сильнее, когда отвинчивала пластиковую крышку баночки витаминов, потому что чувствовала, как он приближается со спины.

Именно чувствовала, потому что за шумом крови в голове не могла уловить звука его шагов. Собирала горсть таблеток со столешницы в ладонь, чувствуя, как он рядом. Прямо за спиной. Ощущала низкочастотную, забивающую рецепторы вибрацию пространства между моей спиной и его грудью. И задержала дыхание, когда его длинные пальцы тронули мою кисть, накрывая ее, фиксируя у столешницы, удерживая от приема лекарств.

Я была протравлена ударом нейролептика и препарата купировающего его, я провалялась в несознанке несколько часов. Я очнулась в незнакомой квартире с человеком, изучившим мою биографию и способным в любую секунду стереть в порошок, если я не отыграю… если не буду при своем повернутом уме, стоять на своем, не упуская из виду, что от моей позиции зависят люди. Судьбы, блять. А я стояла и пялилась на пальцы, накрывшие уже мою ладонь. Смотрела на это, чувствуя тепло его кожи и ничего не делала, хотя, сделано уже всего столько, что вот такая линия поведения — это не просто тупо… это такой позор, что…

Стряхнула его руку, ощущая зуд в местах прикосновения, я почти поняла, как сейчас повести себя в соответствии с правилами диагноза так, чтобы он отодвинулся, чтобы исчезло это звенящее напряжением ощущение, когда он так близко, прямо за мной и стоит чуть отклониться спиной назад…

Мысль испугала. Кирилл прав, смелости больше разума, но ведь и дотоле страх был знаком. Бояться это нормально. При таких замутах особенно. Ненормально вот это — допустить подобную мысль отклониться плечом на его грудь, когда бурлит все напряжением, когда вспарывает им же, когда понятно, что он потенциальный палач. И не только мой.

— Обожди, Андрюш, — едва-едва слышный шепот позади и передо мной на столешницу ложится чистый лист формата А4 и перьевая ручка поверх. — Напиши мои фамилия-имя-отчество.

Мое движение к рассыпанным по столешнице медикаментам, его краткий перехват и на мгновение переплетение его пальцев с моими холодными, от которых он тут же отстранил руку, ровно потребовав:

— Анохин Константин Юрьевич. Напиши эти три слова, Женя.

Тахикардия, дыхание тоже ускорено, но я его контролировала, не контролируя только то, что сейчас происходило вокруг меня. Казалось, воздух должен рябить от напряжения, стягивающего органы внутри. Стремясь избавиться от этого, прекратить, быстро ручку в немеющие пальцы и из-под моей руки его имя в углу листа. Резко, в большинстве своем неразборчиво из-за привычно сильного наклона и выраженной угловатости букв. Это основная причина почему мои конспекты никогда не просили в институте, ибо хрен разберешь, что написано.

Отложила ручку, чувствуя, как разливается тяжесть в воздухе. Я сделала, что он хотел, но он не отодвинулся. Он все еще близко, очень близко ко мне..

Паника расцветала буйным цветом, а инстинкт самосохранения требовал не шевелиться. Костя, подхватив ручку, вывел свое имя под моей строчкой. Мой взгляд за написанными словами и мысли парализовало.

Так же скошено, так же резко и с нажимом. Разница была лишь в величине букв. У него крупнее и все буквы в словах связаны между собой, когда у меня были отдельно стоящие, но сходство почерка было явным. Отчетливым. То, что это именно сходство почерка, а не его попытка закосить под мой, было понятно сразу, ибо он писал быстро, не примериваясь, движения автоматические. Перевернул лист — ксерокопия моего заявления заведующему с просьбой отпустить меня в лечебный отпуск на выходные.

Снова повернул лист и, взяв ручку, выводил ровно то же самое и тем же почерком: «заведующему третьего отделения С.Т Шишкову». Моим почерком, измененным, но таким узнаваемым в стилистике и там не было цепляющей глаз неестественности. Вот такой, которая случается, когда человек пытается скопировать чужую руку и у него прорываются свои собственные доведенные до автоматизма движения, что и делают провальными попытки скопировать идентично.

Нет, это была не копирка, а именно сходство. Пугающее, мать его, сходство почерка.

Я оцепенело смотрела на выведенные им строки, смотрела на лист на барной стойке, смотрела на перьевую ручку на бумаге и опустившиеся рядом с ней пальцы. Чувствовала его за своей спиной, чувствовала, как утопаю в смятении и в том, что вязкими волнами сейчас расходилось от него.

— Это невозможно, — хрипло шепнула пересохшими едва не царапающими друг друга губами.

— Пиздец, как солидарен уже четыре часа и сорок восемь минут пока ты спала, — усмешка в распадающемся едва-едва слышном шепоте, тронувшим горячим дыханием прядь у правого уха. Движение его пальцев переворачивающих на пару мгновений страницу с моим заявлением, — однако… ты пишешь моим почерком.