Романовы. Ошибки великой династии - Игорь Шумейко

Да, русский боевой клич «Ура!», перешедший из монгольского «Хурра!», в определённое время перестал быть безоговорочно победным кличем. Как и всё военное наследие Чингисхана. Что уж тут скрывать: «сдувшаяся», снова забившаяся на окраине Китая Монголия – это НЕ империя Чингиса, покорителя Евразии. Преемственность её и, главное, её части – Улуса Джучиева – нам исторически чрезвычайно важна, это и есть легитимное обоснование российского владения Поволжьем, Уралом Сибирью, т. е. собственно этим Улусом. Но и отрицать полный военно-политический его крах при Чингисидах – глупость и обессмысливание самой сути истории.

Которая, в общем, проста: новая столица Улуса, бывшая его периферия Москва, вобрав важные элементы европейской (в том числе военной) культуры, подхватила падающее знамя Чингисидов…

Особо подчеркну, речь идёт не о каком-либо антропологическом европейском преимуществе. Более того, именно из Египетской кампании Наполеон вынес одно важное наблюдение, опровергающее любые расистские построения. Все прочие его, Наполеона, военные кампании были сугубо европейскими, и соответствующие его высказывания, афоризмы заслонили это, по-моему, недооцененное, раскрывающее суть европейско-азиатского состязания.

Предыстория. За время Египетского похода (1799–1801) в штабе накопилась изрядная боевая статистика – от генеральных сражений до стычек и городских драк. Вот как её суммирует Наполеон:

Один француз в изолированной схватке почти всегда проигрывал одному мамелюку. Пятеро французов – пяти мамелюкам – никогда.

20 французов (взвод) – легко побеждали 40–60 мамелюков.

100 французов (рота) – всегда побеждала 500–600 мамелюков.

Французский полк (1,5–2 тысячи) – побеждал 7–8000 мамелюков.

Ну и, наконец, вся наполеоновская армия, например, в Битве при пирамидах 1799 года – 20 000 французов громят 60 000 мамелюков. Пропорция потерь в том бою была тоже вполне европейско-азиатская – 300 против 10 000.

Надо только понять суть этой лестницы сопоставлений. В основании – «отдельно взятый» мамелюк, дальний социальный родственник янычара и, подобно ему, с детства обученный стрелять, махать ятаганом, скакать на лошади. Вся его жизнь – боевая, но практикуется только индивидуальная тренировка. А француз – ремесленник, крестьянский сын, бродяга, городской пролетарий, выпивоха, гуляка, в общем, санкюлот, составивший французскую армию, про которого написано порядочно.

Взяли в руки оружие и стали в строй они, санкюлоты, в среднем 20–25 лет от роду, когда их визави мамелюки уже лет 10–15 отмахали саблями. Дальше – организация, дисциплина, тактика – тот самый победительный «новый строй» (ставший со второй половины XVI века главной целью русского правительства). И результат.

Необходимо уже перейти к собственно российским подробностям, но вся громада просмотренной мной антипетровской литературы заставляет остановиться, дать ещё один пример. Критиковали Петра славянофилы, с противоположных исходных позиций критиковала «школа Покровского», а сегодня – Солоневич и Буровский (повторю, что названы двое наиболее популярных из числа нескольких десятков писателей. Количество и «качество» шлейфа авторов, влачащихся за ними, поражает).

И только в промежутке между этими волнами советская послевоенная историография успела сказать о главном. Когда Покровский уже был свергнут, Карамзин, Соловьёв, Ключевский официально ещё не «реабилитированы», но самое суровое и здравое слово было донесено и до наших советских школьных программ: дореформенная Россия вполне могла потерять государственную независимость. Представляю, что сейчас этот довод всё труднее и труднее донести до сознания. Но именно эта угроза и дала Петру столь гигантский запас согласия общества на его реформы.

И живописать громадность петровских репрессий, жестокость без признания факта той реальной угрозы – это и есть в самых конечных логических выводах настоящая русофобия. Нацию, столь покорно склонившуюся перед столь «бессмысленными и жестокими» действиями царя, действительно можно было бы посчитать толпой самых жалких рабов.

На тезис «Пётр решил проблему военной безопасности России» вы найдёте бездну возражений, каковые в итоге можно свести к двум контртезисам: 1) «нет, не решил», 2) «и проблемы такой не было»…

Потому и прошу ещё раз глянуть на подробности европейско-азиатских военных кампаний. Как произошло покорение Индии? Знаменитейшая Битва при Плесси 1757 года. У англичанина Роберта Клайва – 910 европейских солдат + 2000 обученных сипаев, 8 пушек. У индийского Сирадж уд-Дауда – 50 000 солдат, 50 пушек.

Полный разгром индийцев, деморализация, раскол правящей элиты, общая внутренняя смута (траектория знакомая?) и в результате… 200 лет английского господства.

Но пропорции участвующих в сражениях сил ещё не все перечислены. Для объяснения геополитических итогов (создание колониальных империй, в российском случае – расширение и достижение естественных границ, исчезновение с карты целых государств) совершенно необходимо учесть и такой специфически военный показатель, как пропорции потерь.

В битве, решившей участь Индии, англичане потеряли 7 своих солдат и 16 сипаев, индийцы – около 500 на поле боя, а остальная армия практически разбежалась. Задумайтесь вот над чем: если бы потери сторон были хотя бы близко сопоставимы, могла бы Британия покорить географически весьма удалённую страну, 20-кратно превосходящую её населением? Победы «малой кровью» (а если оставить эту формулировку известной нашей бравой песни 1940 года и выразиться точнее): победы, ориентированные на достижение нужного результата, с расчётными потерями. А расчёты эти, конечно, не могли и близко допустить равных потерь – вот результат работы новой армии в отличие от старой. Или, условно говоря, европейской в отличие от азиатской.

И этот показатель, пропорции потерь, новой русской армией тоже был достигнут. Например, Румянцев при Кагуле потерял 353 человека убитыми, а турки – 3000 + 5000 пленными, на поле боя и при преследовании – ещё 7300. То есть примерно 1: 40. Не имея «новой армии», машины, работающей с такими показателями, Британия и не пошла бы в Индию, а Россия и не приблизилась бы к Крыму, к Чёрному морю, к Кубани.

Часто называемый «первым русским экономистом» Иван Посошков в действительности охватывал взглядом многие сферы жизни государства. Вот его живое свидетельство (Посошков родился около 1670 года) о допетровской армии: «У пехоты ружьё было плохо и владеть им не умели, боронились ручным боем, копьями и бердышами… и на боях меняли своих голов по три по четыре на одну неприятельскую голову».

Важным и результативным станет анализ того, за счёт чего была достигнута такая новая пропорция потерь. Ведь Европа отнюдь не вырастила 5-метровых великанов, неуязвимых суперменов, и даже качество оружия в XVIII веке оставалось практически одинаковым, по нему Европа пошла в отрыв только в первой половине XIX века (нарезные, скорострельные ружья и пушки). В упомянутом сражении 1809 года при Асландузе генерал Котляревский разбил 15-кратно превосходящих персов, имевших английские ружья и артиллерию. Сто с лишним лет грузины, спасённые в той битве как нация, любовались в Тбилиси на выставленные экспонаты трофейных пушек с литыми надписями: «От Короля (Англии) – Шахиншаху» . (После чего саакашвильев «Музей (русской) оккупации» и его заигрывания перед англичанами, американцами – это… Но это отдельная тема.)