Горец-грешник - Ханна Хауэлл

— Достаточно, миледи, — произнес мужчина низким раскатистым голосом. — Нам пора уходить.

— О, господа простофили еще не скоро вернутся. Коль скоро эта ведьма хочет перед смертью кое о чем узнать, я окажу ей такую любезность, пусть она услышит то, что должна. — Она похлопала гиганта по груди. — Мы скоро уйдем, Смолл. Я понимаю, что тебе не терпится рассчитаться за наши раны. — Ада посмотрела на Морейн и усмехнулась. — Старуха Ида на удивление умело залечила все порезы и царапины. Кстати, в разговоре с ней довольно быстро выяснилось, что она страшно ненавидит тебя, так что заручиться ее помощью мне было совсем нетрудно. Старая дура на самом деле верит, что именно ты повинна во всех этих убийствах, хотя думаю, она просто убедила себя в этом. Спит и видит, как тебя повесят. И поверь, ведьма, чтобы этого добиться, старуха сделает все, что я скажу.

Женщина, убивавшая людей из-за надуманных обид, высмеивает другую женщину, которая выдумала себе врага. Женщина, которая хотела убить невинного ребенка, чтобы причинить боль отвергнувшему ее мужчине, а потом убила человека, который не смог заставить себя выполнить ее дьявольский приказ, вдруг с презрением относится к желанию Иды избавиться от конкурентки. Морейн понимала, что подобный разброд в мыслях этой женщины лишний раз доказывает ее явное помешательство. Не следовало удивляться и готовности Иды пойти на все, чтобы убрать Морейн с дороги: ведь в свое время именно из-за старухи погибла мать девочки. Что ж, похоже, и на этот раз старая карга одержит победу.

Смолл поднял свою огромную руку, чтобы схватить Морейн. Она отшатнулась, лихорадочно соображая, куда бежать и как спасти Уолина, и в этот миг Бонегнашер с угрожающим рыком бросился на Смолла. Клыки пса впились в руку великана, и Смолл взревел от боли. Морейн бросилась к Уолину, но тут, словно разъяренная кошка, на нее накинулась Ада. Спасая свои глаза, Морейн уворачивалась от длинных ногтей Ащл и как могла отбивалась от ее бешеных наскоков.

Вдруг жалобный визг перекрыл шум борьбы. Морейн на мгновение обернулась — отважный Бонегнашер, жалобно поскуливая, лежал у стены. Собрав все силы, Морейн отшвырнула от себя женщину. Падая, та буквально врезалась в стену и завизжала так громко, что у Морейн заложило уши. В этот момент Уолин с криком отчаяния бросился на Смолла. Чуть не лишившись чувств от страха за малыша, Морейн ринулась к нему, но опоздала. Смолл размахнулся и своей огромной окровавленной дланью ударил Уолина. Маленькое тельце мальчика, словно перышко, взлетело в воздух. Упав на кровать, Уолин утонул в пуховой перине и мгновение спустя с глухим стуком упал на пол.

Морейн хотела броситься к мальчику, но Смолл тут же схватил ее за руку и сжал так, что Морейн едва не закричала от боли. Тем временем Ада окончательно оправилась от удара; встав и приведя в относительный порядок свое изрядно пострадавшее в схватке платье, она подошла к Морейн, которую все еще удерживал Смолл.

— С каким удовольствием я убью тебя, ведьма, — сказала Ада.

— Миледи, нам действительно пора уходить, — вновь напомнил Смолл. — Мюрреи могут вот-вот вернуться, и тогда вы не сможете получить то, что хотите.

— Пожалуй, ты прав.

Ада направилась к двери.

— Уолин, — буквально выдохнула М. орейн, желая убедиться, что мальчик жив, хотя и понимала, что нельзя рассчитывать на милосердие этих людей.

— Иди тихо, и тогда Смоллу не придется возвращаться, чтобы перерезать мальчишке горло.

Выбора не было, и Морейн послушно пошла за Смоллом, который, видя покорность жертвы, принялся оживленно обсуждать со своей госпожой, какой дорогой быстрее добраться до лачуги, в которой они намеревались убить колдунью. Когда Смолл распахнул дверь, Морейн изо всех сил уперлась рукой в дверной косяк и, обернувшись, крикнула:

— Я люблю тебя, Уолин! Передай Торманду, что он всегда будет мне сниться.

Дернув девушку за руку, Смолл, грязно ругаясь, потащил ее прочь, Морейн оставалось только молиться. Она молилась о том, чтобы рана Уолина оказалась легкой, чтобы Торманд и рыцари поскорее вернулись и помогли мальчику, чтобы Уолин услышал ее слова и, наконец, чтобы ее любимый понял переданное ему послание. Грубо волоча Морейн, Смолл вытащил ее наружу. Ярко светило солнце, и Морейн взмолилась о том, чтобы не пошел дождь, который мог смыть следы похитителей. А потом, когда Смолл легко, как куклу, перекинул ее через седло, она начала молиться о собственном спасении.

— Кто такой Джорди? — спросил Торманд Саймона.

Торманду необходимо было поговорить; ему нужно было отвлечься, чтобы перестать думать о том, в какой опасности может оказаться Морейн. Внутренний голос не говорил, а кричал ему, что нужно спешить, но отряд вынужден был остановиться, чтобы напоить лошадей и дать им хоть немного передохнуть. Он понимал, что это необходимо. Запасных лошадей у них не было, и если бы одна из них пала, не выдержав бешеной скачки, их маленький отряд мог задержаться в пути. Но от понимания этого не становилось легче, и Торманд, маясь в нетерпении, ожидал окончания привала.

— Он мой сводный брат, — ответил Саймон.

— Вот как? Значит, он тоже сын лорда?

Торманд подумал, что на лице у него появилось изумление, какое он и в самом деле испытывал, поскольку Саймон никогда не рассказывал о прошлом своей семьи, разве что упоминал мельком. А сейчас он, очевидно, затеял этот разговор, чтобы отвлечь его от грустных мыслей.

— Вторым сыном. Мой старший брат Генри сейчас лэрд. Джорди уехал вскоре после меня. Три моих младших брата, — Саймон помолчал и пожал плечами, — сейчас находятся неизвестно где. Две мои сестры вышли замуж, едва достигнув детородного возраста, хотя их жизнь вроде бы сложилась неплохо. Время от времени я получаю от них весточку. Генри не из тех людей, с которыми хочется общаться. Жестокий, особенно с женщинами. Я знаю, что по крайней мере двоих он извел до смерти своей «любовью». Я считаю, что он также убил и нашего отца, и однажды я докажу это.

— Иисусе, Саймон, — пробормотал Торманд, он выглядел совершенно потрясенным. — Неудивительно, что ты никогда ничего не рассказываешь о своих родственниках.

Саймон слегка улыбнулся:

— А зачем? Я уехал оттуда, когда мне исполнилось десять лет. А через три года приехал на похороны отца.

— И ты действительно считаешь, что Генри убил его? — спросил Харкурт.

— Я уверен в этом настолько, насколько можно быть уверенным в детских воспоминаниях. Думаю, именно из-за того, что руки моего брата обагрены кровью отца и нескольких женщин, я уже много лет делаю все, что в моих силах, чтобы покарать тех, кто нарушает закон, и не имеет значения, носит ли преступник сутану священника или расшитый золотом камзол вельможи. Подозреваю, что Генри не слишком изменился за те годы, что мы с ним не виделись. Однажды, уже после того, как Джорди разыскал меня, он рассказал, почему оставил родовое гнездо. Без твердой руки отца Генри становился все более жестоким, и Джорди решил, что не должен приносить клятву верности такому человеку. Джорди порядочный, — сказал Саймон, оглянувшись на Мюрреев и Уолтера. — Он во всем этом не замешан.