Это случилось в полночь - Кейт Лондон

Галлахер уже начал свою кампанию по дискредитации Харрисона, осторожно подсовывая информацию с целью вызвать подозрения у членов совета «Кейн корпорейшн». На импровизированном совещании в его номере в отеле Харрисон выразил сомнение, что международные спонсоры поддержат его, поскольку они стали довольно регулярно получать рассылаемые анонимно сведения, касающиеся самоубийства его отца, растраты и пограничного состояния матери.

– Любопытный материальчик, – недовольно бормотал Жак Ле Тур с нескрываемой усмешкой. – Но у нас есть более неотложные дела. Например, рождественская вечеринка. Итак, господа, Канны или горнолыжные склоны?

Харрисон держался спокойно; он пришел ниоткуда и начал с нуля. Он хотел вернуть Лэнгтри их ребенка, свою единоутробную сестру, и потерпел неудачу. Его потребность обнять Микаэлу испугала его – припасть к ней губами и забыть обо всем, что произошло за последние три дня. Он напрягся, сдерживая свои эмоции, потому что не был уверен, что сумеет сдержаться, если Микаэла раскроется перед ним, а он знал, что она способна на это. Скованный своей страстью, он мог причинить ей боль, оставить синяки на этой гладкой нежной коже. На примере своего отца он видел, что может причинить женщине сила мужчины.

Харрисон тяжело сглотнул и постарался взять себя в руки, прежде чем ему предстояло столкнуться с устремившейся к нему женщиной. Микаэла взглянула на него своими небесно-голубыми глазами, быстро приметив и оценив белую рубашку к вечернему костюму, брюки, смявшиеся от путешествия, открытый ворот и галстук с сильно ослабленным узлом.

– Ну ладно. Четыре дня назад ты всю ночь напивался с моим отцом в баре «У Донована». Это я могу понять. Отец расстроен и нуждается в утешении, в поддержке… и в том, чтобы мама пришла за ним. Что она и сделала. Два мужика, ростом более шести футов, танцующих тустеп в пять часов утра, – это зрелище кого угодно может ужаснуть. Меня так точно. А эта глупая ухмылка, с которой ты подхватил меня и закружил… Вам повезло, что шериф не бросил вас за решетку по заявлению Донована. Конечно же, он был там, и Рурк тоже. Хоть у Калли ума хватило остаться и присмотреть за ранчо. Тебя не было три дня…

Харрисон достал с переднего сиденья своей машины большой букет французских тюльпанов и протянул Микаэле.

– Что это? – спросила она.

– Ты не роза. Ты один из этих цветков, – сказал Харрисон, надеясь, что этим он не обижает Микаэлу. Цветы были на длинных стеблях, они грациозно склоняли свои головки. – Я очень тебе признателен за то, что ты отвезла меня на озеро, чтобы я мог прийти в себя после вечеринки с Джейкобом. Ничто так не прочищает мозги, как купание в ледяном горном озере. Но мне совсем не понравилось, как меня туда запихивали.

Тогда, входя в воду и обрызгивая Микаэлу, Харрисон чувствовал себя таким свободным и счастливым. Звонкий смех женщины разносился над озером, а свет солнечного утра золотом сверкал на воде. Потом, согревая друг друга, они занимались любовью на заднем сиденье машины. И у Харрисона неплохо получилось, он овладевал Микаэлой вновь и вновь, он любил ее.

Микаэла взяла элегантный букет, поднесла к лицу, понюхала.

– Я… гм… ты ушел тогда днем, просто сложил вещи и уехал из города. Я не знала, где ты или… – Из-за букета она пристально вглядывалась в его лицо. – Спасибо.

Харрисон почувствовал одобрение – делать подарки, если только этого не предусматривал деловой этикет, было для него внове. Он получил удовольствие, покупая цветы, мощную фотокамеру и вспомогательное оборудование.

Харрисон достал из машины большой сверток и протянул Микаэле.

– Это прилагается. Здесь твой новый фотоаппарат со всеми возможными аксессуарами.

Взгляд Микаэлы не отрывался от лица Харрисона.

– Что с твоей губой? Она разбита.

Кольцо Рикко нанесло небольшой ущерб. Настоящую опасность представлял Галлахер, человек, который предварительно изучал противника, с которым хотел сразиться. Харрисон не доставил ему такого удовольствия, но готов был защищать то, что любил, только сейчас он начинал понимать, как сильно он любил Микаэлу в течение этих долгих лет.

– Переезжай жить ко мне, – сказал Харрисон тихо, из-под полуприкрытых век наблюдая за ее реакцией.

Он хотел защитить ее. Он хотел по ночам слышать рядом ее дыхание и знать, что она в безопасности. Обычно тщательно подбирающий слова, он был изумлен тем, что озвучил свою необходимость быть с ней рядом. Он держал коробку с камерой под мышкой, а в горячем неподвижном воздухе между ним и Микаэлой витал запах тюльпанов.

Микаэла прислонилась лбом к груди Харрисона, чтобы он не мог видеть выражение ее лица. Зеленая оберточная бумага зашуршала, когда Микаэла отрицательно покачала головой.

Харрисон закрыл глаза, его тело – сплошной комок нервов, внизу живота – ощущение пустоты и желания… Он так ждал этого момента… и в то же время понимал, что Микаэла не захочет иметь перед ним никаких обязательств.

– Это из-за того, что я утаивал то, что знал? Теперь ты мне не доверяешь?

Ее блестящие шелковистые волосы шелохнулись, когда она вновь покачала головой.

– Я с трудом преодолела все это. Прошло десять лет. И вся эта история коснулась тебя, когда ты был совсем еще мальчишкой. Жизнь тебя сильно побила… Дело во мне. Я жила с человеком…

Рука Харрисона двинулась и, прежде чем он успел это осознать, зарылась в шелковые пряди, нежно потянула их, поднимая лицо Микаэлы к своему. Заходящее солнце осветило ее энергичное лицо, эти прекрасные глаза поймали блестящее голубое небо и твердо встретили его взгляд.

– Я не он, – сказал Харрисон, осознавая, что в его голосе звучит грубоватое ворчливое разочарование. Неужели она так любила Дольфа, что для него места уже не осталось? Харрисон проглотил комок в горле, понимая, что он, по сути, и не ухаживал за ней, не говорил красивые слова, чтобы завоевать ее. Ему бы следовало подождать, подождать до ужина при свечах с приглушенной музыкой, подождать до обручального кольца на ее руке.

Харрисон втянул поздний полуденный воздух, пахнущий свежескошенной люцерной, приближающимся дождем и неповторимым соблазнительным запахом Микаэлы. Его грудь болела так, словно от него что-то оторвали. Он знал этикет делового общения, но в романтических отношениях – а на изучение этого у него никогда не хватало времени – ему еще необходимо было совершенствоваться.

– Сейчас я привожу в порядок свою жизнь, Харрисон. Меня нельзя торопить. Все происходит слишком быстро.

«Слишком быстро, – вяло подумал он. – Я ждал ее целую жизнь, а Галлахер ждать не будет».

Харрисон заставил себя разжать пальцы и отпустить волосы Микаэлы. Жесты и чувства были очень простыми, но именно так он ощущал себя с Микаэлой – словно они были мужем и женой и она была второй половиной его сердца и души. Он знал, что другой такой женщины у него не будет и без нее его жизнь опустеет. Чарующий летний ветерок опутал его смуглую кожу паутиной блестящей ласки ее волос. Несмотря на чистое небо, еле заметная тень набежала на его лицо, и он покачал головой.