Век Екатерины Великой - София Волгина

В 1756 году армия Степана Апраксина была готова идти на помощь Австрии и Польше. В Риге находилась значительная часть артиллерии и другого оружия, из Москвы же везли 30 полевых гаубиц. Зимой следующего года Россия наконец вступила в войну. В мае семидесятитысячная русская армия под командованием фельдмаршала Апраксина двинулась к реке Неман, по коей проходила граница с Пруссией. Несмотря на промедление войск, Мемель взяли практически без боя. Лишь в конце лета была одержана первая действительно крупная победа: при деревне Гросс-Егерсдорф русские части разгромили корпус фельдмаршала Левальда. Россия праздновала успех. По указу императрицы колокольни московских церквей звонили в честь сего победного события несколько дней.

Шла война, но образ жизни в Большом и Малом дворах оставался тем же, что и прежде: те же концерты, те же балы, те же кружки, та же бесконечная борьба партий. Великая княгиня заметила вскоре после их возвращения в Санкт-Петербург, что Брокдорф, новоявленный любимец Великого князя, при помощи интриг все более входит к нему в доверие. Скопление большого количества голштинских офицеров, коих Его Императорское Высочество расквартировал на зиму в Петербурге, немало способствовало сему. Число же офицеров, постоянно находившихся вместе с Великим князем и около него, достигало, по меньшей мере, двух десятков, не считая голштинских солдат, которые несли в его покоях службу рассыльных и камер-лакеев. Все они, вестимо, служили шпионами Брокдорфу. Екатерина, заметив, насколько Петр Федорович подвержен их влиянию, выжидала момента, дабы серьезно поговорить с Великим князем и искренне высказать ему свое мнение о том, что его окружает, и об интригах, которые беззастенчиво вели голштинцы.

Однажды Великий князь обратился к ней за помощью.

– Екатерина Алексеевна, – сказал он с самым серьезным лицом, – есть необходимость послать тайный приказ в Голштинию. Надобно арестовать одно из важных должностных лиц в стране.

Сделав таковое заявление, Великий князь замялся, не зная, как повести разговор дальше.

– И кто же он такой?

– Некий Элендсгейм. Сей человек, мещанин по происхождению, благодаря своим способностям и познаниям достиг высокого поста.

Петр уселся в кресло напротив жены, закинув ногу на ногу.

Заинтересовавшись, Екатерина продолжила расспросы:

– Каковые же имеются жалобы на оного Элендсгейма, и что же такого он учинил, за что решено посадить его в крепость?

Великий князь, покачивая ногой, дал на сей вопрос совершенно простой ответ:

– Люди сказывают о его лихоимстве.

Екатерина Алексеевна поинтересовалась, кто его обвинители. На сие у Петра Федоровича паки нашелся простой ответ:

– Обвинителей нет, ибо все там его боятся и уважают. По сей причине надобен мой приказ об аресте.

Глянув на него в недоумении, Екатерина заметила:

– Но коли так приниматься за дело, то не останется более невинных на свете. Один завистник распустит в обществе угодный ему неясный слух, по коему арестуют кого вздумается, говоря: обвинители и преступления найдутся после. Поступать так, Петр Федорович, неможно!

Великий князь перестал раскачивать ногой, уставившись в лицо жены с немым вопросом: «Что же делать?».

Екатерина, хотя и догадывалась, откуда ветер дует, поинтересовалась:

– Позвольте спросить, кто же дает вам такие плохие советы?

Великий князь, немного растерявшись от неожиданности вопроса, сказал:

– Ну, вы тоже… всегда хотите быть умнее других.

Екатерина укоризненно посмотрела на мужа.

– Я говорю не для умничанья, а понеже ненавижу несправедливость.

Услышав сие, Петр Федорович взволновался: подскочив с места, походил по комнате и вышел в непонятном настроении.

Некоторое время спустя он вернулся.

– Пойдемте ко мне, – позвал он, – Брокдорф скажет вам о деле Элендсгейма, и вы убедитесь, что оный чиновник стоит ареста.

– Что ж, коли вам сие угодно, я выслушаю его доводы, – согласилась Екатерина Алексеевна.

В комнате Великого князя перед Екатериной предстал знакомый ей высокий, тощий человек с длинной шеей и плосковатой головой.

– Говорите с Великой княгиней, – приказал ему Петр Федорович.

Брокдорф растерянно захлопал рыжими ресницами маленьких, глубоко посаженных глаз и, смущенно поклонившись, сказал:

– Раз Ваше Императорское Высочество мне приказывает, я буду говорить с Великой княгиней. – Тут он опустил уголки рта, и, сделав глубокомысленную паузу, заявил: – Сие дело требует, дабы его вели с большой тайной и осторожностью… Все герцогство полнится слухом о лихоимстве и вымогательстве Элендсгейма. Правда, нет обвинителей, понеже его боятся, но когда его арестуют, можно будет иметь их колико угодно.

– Хорошо. Расскажите же подробнее об его лихоимстве и вымогательстве.

Фаворит Петра молчал, не зная, что сказать. Он казался вконец растерявшимся.

– Крал ли он деньги из казны? – настоятельно вопрошала Екатерина, теряя терпение.

Тощий Брокдорф, склонив длинную шею, ответил, отнюдь не смущаясь:

– Нет, он работает во главе департамента юстиции, и в его руках нет денег Великого князя. Но, сказывают, берет деньги от ответчиков и истцов.

– Есть тому доказательства?

– К сожалению, нет.

После каждой своей фразы Брокдорф опускал углы рта к подбородку, придавая лицу жалобный и недовольный вид.

«Мерзкий тип», – злилась Великая княгиня, но вид сохраняла беспристрастный.

Брокдорф пытался показать себя человеком, глубоко знающим положение дел. Он использовал все свое красноречие, дабы доказать виновность чиновника, но цели своей так и не достиг. Екатерина держалась мнения, что он пытается сподвигнуть Великого князя на неправедное решение, тем паче, что не имелось в наличии официальной жалобы и обвинения. Несмотря на ясные доводы Екатерины Алексеевны, Брокдорф упрямо стоял на своем. Он убеждал Петра Федоровича, что женщины своим ограниченным умом не в силах ничего понять, у них одно умение – все портить, одно желание – властвовать. Вестимо, Петру приятнее было прислушаться к своему новому фавориту. Великая княгиня, узнав, что он все-таки подписал указ на арест злосчастного чиновника, решила оного дела не оставлять. Она велела передать министру по делам Голштинии, Пехлину и его секретарю Цейцу, что ничтожество, подобное Брокдорфу, следует удалить от Великого князя, и что она предпримет для оного все усилия. Помимо сего, она решила рассказать обо всем графу Александру Шувалову. Тем паче, что вскоре вскрылось еще одно постыдное дело, коим сей Брокдорф заправлял. Он научил Великого князя за деньги продавать голштинские ордена и титулы. Все сии вопиющие поступки, свершаемые под руководством нового фаворита, Екатерина описала управляющему Тайной канцелярии, графу Александру Шувалову. Граф, помаргивая своим глазом и подергивая щекой, слушал ее весьма внимательно – но не из тех он был людей, которые действуют, не посоветовавшись со своим братьями. Великой княгине пришлось весьма долго ждать, прежде чем ей сообщили, что, возможно, императрица захочет с ней говорить.