Курорт - Бентли Литтл

— Не ожидал, что курорт вроде Реаты будет кишеть насекомыми, — добавил публицист. — Я вам не за это плачу.

Девушка вежливо кивнула:

— Сейчас я позвоню работнику.

У Шлегеля зазвонил мобильник. Таунсенд.

— Где мои чертовы статьи? — спросил редактор вместо приветствия. — Одна ср…я заметка? Это все, что ты сумел выжать? Если к четырем ты мне хоть что-нибудь не пришлешь, в печать я дам рецензию Макграфа, смекаешь? Если тебя поселили на шикарном курорте, это еще не значит, что ты можешь целыми днями греться на солнце, вместо того чтобы работать. Ясно тебе?

Патрик невольно улыбнулся. Таунсенд решил, что, подшутив над ним, невольно устроил ему отпуск. Поделом ублюдку, нечего было селить его здесь! Кинокритику захотелось спокойным голосом сообщить шефу, что он сегодня не ездил на фестиваль, а весь день слонялся без дела. Но это было бы слишком.

— Кто-нибудь из работников будет ждать вас возле номера через пять минут, — сказала девушка, вешая трубку.

— Это еще кто? — спросил Таунсенд.

— Никто. Я перезвоню.

Журналист нажал на отбой.

— Спасибо, — сказал он служащей.

Он кивнул на прощание, пересек вестибюль и вышел на улицу. Сотрудник в камуфляже и с железным ящиком уже ждал его возле номера.

— Мистер Шлегель? — спросил мужчина.

Патрик кивнул:

— Он самый.

Лысый и с бородкой, работник был ненамного старше девушки за стойкой. Но голос у него был усталый и насмешливый, как у того толстозадого охранника.

— И к вам в номер забралась армия пауков? — уточнил он.

— Ну да.

— Знаете, это я вчера обрабатывал ваш номер средством.

— Вы, наверное, убили тех, что были там. — Публицист старался говорить вежливо. — Но теперь там другие появились.

— Это вам так кажется, верно? Я и в первый раз ни одного паука не заметил, — рабочий кивнул на дверь. — Но лучше бы вам дверь открыть, и посмотрим, кто там у вас сидит.

За долю секунды, перед тем как открыть дверь, Патрик понял, что паука там не окажется. Или он усохнет до обычных размеров. Или еще как-нибудь его опозорит, чтобы все сочли его величайшим размазней — гомиком — на свете. Подобные случаи всегда оканчивались таким образом. Но дверь подалась внутрь, они вошли в комнату — и паук никуда не делся и не уменьшился, а стал страшнее раза в два.

Вот только…

Только рабочего это нисколько не впечатлило. Он спокойно шагнул вперед, поставил ящик на пол и залез на кровать. Паук, учуяв приближение человека, поднялся на лапы, но мужчина двигался слишком быстро. Он придавил паука правой рукой, а левой принялся отламывать ему ногу. Она сломалась с громким хрустом, и паук завизжал пронзительным воем, от которого у Шлегеля заложило уши. Из оторванной лапы на простыни потекла белая вязкая жидкость. Паук яростно вырывался, визжал и пытался уползти прочь, но рабочий продолжал ломать ему ноги и складывал черные, заляпанные конечности на подушку Патрика. Потом он вдруг попросил:

— Не могли бы вы подать мне молоток с круглым бойком из ящика?

Журналист наклонился, открыл ящик и вынул молоток. При этом он не сводил глаз с безногого паука на кровати: его черное тело дрожало под рукой рабочего, и из невидимого рта вырывался пронзительный визг. Патрик вложил молоток в протянутую руку и вздрогнул, когда закругленный боек с противным хрустом опустился на голову паука, и визг резко оборвался.

Рабочий слез с кровати, положил молоток, забрызганный белой вязкой субстанцией, обратно в ящик и вышел за дверь. Через пару секунд он вернулся с черным мешком для мусора и запихал в него громадное тело паука, а следом и восемь его сломанных ног. Завязав мешок, он бросил его в корзину рядом с гардеробом и направился в ванную вымыть руки. Когда рабочий вышел мгновением позже, то посмотрел на кинокритика и усмехнулся, словно его отправили сюда впустую тратить время.

— В следующий раз, когда потребуется убить паучка, — сказал он насмешливо, — просто позвоните.

Патрик закрыл за ним дверь. Его чуть не вырвало, когда он взглянул на свою кровать: простыня и одеяло были покрыты черными чешуйками и остатками той белой вязкой жидкости. Запах почему-то оказался не таким резким, каким ему следовало быть, и напоминал, скорее, лимонный пирог. Но находиться рядом с этой омерзительной мешаниной было противно.

В соседнем номере — пустом номере — громко постучали по стене.

— Потише там! — потребовал низкий голос. За ним последовал хор грубого хохота.

Шлегель, не обращая внимания на эти веселые голоса, взял ноутбук и вышел работать в коридор. Он сел на металлический стул перед дверью и устроил компьютер на небольшом столике перед собой. Но руки его так дрожали, что пальцы не попадали по нужным клавишам. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел набрать первое связное предложение и погрузился в работу.

Лоуэлл справлялся насчет машины, дети, как обычно, купались в бассейне. А Рейчел сидела в тренажерном зале совершенно одна, пыталась выложиться на одном из тренажеров, потому что вконец издергалась от переизбытка энергии. Муж запретил ей сюда заходить — они даже повздорили по этому поводу, — но миссис Турман терпеть не могла, когда ей указывали, что можно, а что нельзя. Поэтому она взбунтовалась и решила, что проведет здесь все утро, если это поможет ей доказать свою правоту.

Правда, теперь эта идея казалась уже не столь блестящей. В зале, кроме нее, никого не было, но временами Рейчел чувствовала чье-то присутствие. Один раз она даже уловила мимолетное движение в зеркале, висевшем на противоположной стене.

Но она не задумывалась над этим, потому что ей нравилось заниматься. В этом было что-то возбуждающее — на физическом уровне. Непроизвольные сокращения бедер, когда она вытягивала груз, и напряжение в промежности привели к тому, что Рейчел начала напрягать и расслаблять влагалище. Напрячь и расслабить. Напрячь и расслабить. Она приноровилась к ритму упражнения и вскоре ощутила то, что надеялась ощутить. Чувства нарастали… нарастали… и по телу наконец прокатилась волна удовлетворения. Женщина закрыла глаза, чтобы насладиться моментом.

Потом она снова открыла глаза, опустила груз, вытерла полотенцем пот с лица и на мгновение откинулась на спинку тренажера. Временное возбуждение уже немного улеглось, и Рейчел взглянула на себя в зеркало. Волосы растрепались, на одежде проступили потные следы, между грудью и животом пролегала едва заметная впадина, от носа к уголкам рта тянулись мелкие морщинки. Она походила скорее на свою маму, чем на себя. И с чувством огорчения и разочарования, которое всегда испытывала после самоудовлетворения, миссис Турман осознала, что полжизни уже осталось позади.

«Я сошла с дистанции, не ступив ни шагу», — подумала Рейчел. И для человека ее времени, ее возраста и опыта не нашлось бы более емкого признания в поражении. В средней школе и в колледже ей твердили, что она в силах изменить мир к лучшему. И она верила в это, она поклялась, что никогда не станет прогибаться под однообразием повседневной жизни. Она собиралась стать личностью, чего-нибудь добиться в жизни. Но не стала и не добилась. Высокие стремления и амбиции так и не нашли себе применения, стали всего лишь пустым звуком. Рейчел собиралась свершить великие дела, прожить насыщенную жизнь. А теперь стала женой, обзавелась детьми и скучной, хоть и престижной работой. Проиграла мгновенно, сдалась без борьбы. И стала именно такой, какой клялась никогда не становиться.