Миссис де Уинтер - Сьюзен Хилл

Я ничего не слышала - ни шагов по гравийной дорожке, ни шелеста платья. У нее всегда была привычка появляться совершенно неожиданно и бесшумно в дверях, в конце коридора, за моим плечом, и это больше всего меня в ней пугало.

Ее тень упала на клочок земли, загородив лучи заходящего солнца.

- Сад вечером - такое приятное место.

У меня будто остановилось сердце. Я резко повернулась, теряя равновесие, выбросила вперед руку и ткнулась ею в мягкую вскопанную землю. Она с чуть заметным удовольствием смотрела сверху вниз на то, как я пытаюсь отряхнуть землю с руки себе на юбку и выковырять грязь из-под ногтей.

- Я вас испугала, мадам? Простите. Мне нужно было окликнуть вас еще на дорожке.

- Я... я не слышала звонка.

- Я увидела вас, подходя к дому, поэтому не стала звонить. Я знала, что у вас некому мне ответить.

- Вы пришли... вы пришли снова на чай? - Я услышала, как неестественно дружелюбно прозвучал мой голос. - Правда, сегодня, пожалуй, это чуть позже, чем вчера, но я могу приготовить... Или предложить бокал хереса.

Эта ужасная привычка быть вежливой и гостеприимной буквально въелась в меня, так я была воспитана, и тем не менее она презирала меня за мою неуверенность, за то, что я не знала, каким образом должно строиться наше новое знакомство. Она более не была прислугой, а я - ее хозяйкой; вероятно, подобное положение вещей сейчас складывалось повсюду. Я слышала, как Банти и другие рассуждали о том, что война уравняла многих.

- Я случайно проезжала мимо и попросила Пурвисса остановиться. Хочу кое-что вам показать.

- Правда? Что же это, миссис Дэнверс?

- Не здесь. В моем нынешнем доме.

- О!

- Я подумала, что вам захочется навестить меня там. Это славное место, а мои обязанности в доме очень просты. Если вы будете свободны завтра после полудня, я пришлю за вами машину.

"Ах нет!" - вот что мне следовало бы сразу сказать. Или: "Нет, я не хочу к вам ехать. Нет, это невозможно, миссис Дэнверс". Лучше сказать сразу, чтобы не было недопонимания. "Мистер де Уинтер и я не хотим никаких напоминаний о прошлой жизни. Надеюсь, вы нас поймете". Или же просто: "Нет, мой муж завтра возвращается".

Пусть это неправда, но она могла этого не знать. Однако я ничего не сказала, и возможность была упущена. Я пришла в смятение, вновь испытав приступ неуверенности; она вновь низвела меня до уровня низшего, глупого создания, каким я была для нее раньше. Я совсем не такая сейчас, отчаянно пытался пробиться внутренний голос, я старше, я уверена в себе, я здесь в безопасности. Я не боюсь вас.

- Что, если мы условимся на три часа, мадам? Пурвисс всегда свободен после полудня, моя хозяйка в это время отдыхает.

Она стояла, высокая и сухопарая, вся в черном, в нескольких шагах от меня. За ее спиной находился сад, виднелся освещенный золотыми лучами спокойного вечернего солнца склон, однако все это, казалось, было вне моей досягаемости. Я как бы оцепенела перед ней и молчала, глядя на ее белое как мел, бесстрастное лицо, при этом она словно становилась все выше и выше, становилась угрожающе высокой, и я отпрянула назад, словно была ничтожным, маленьким созданием и она могла шагнуть вперед и растоптать меня.

- Буду с нетерпением ждать завтрашнего дня, - тихим голосом проговорила она, не сводя с меня глаз. - Мне весьма приятно знать, что вы и мистер де Уинтер живете поблизости.

Я услышала свой голос, хотя не понимаю, каким образом мне удалось что-то произнести, поскольку мой язык будто прирос к нёбу:

- Благодарю вас, миссис Дэнверс.

Тем не менее это был мой голос, хотя я не думаю, что она его услышала. Она повернулась и пошла прочь, я же осталась на месте, потому что не могла двинуться; чувствуя слабость, я с облегчением посмотрела на поднимающиеся к небу склоны, которые больше не загораживала ее фигура. И в то же время мне показалось, что в том месте, где она стояла, трава высохла и почернела.

Я не поеду, конечно же, не поеду, с какой стати мне ехать? Что бы она мне ни показала, это вряд ли то, что мне хочется увидеть.

Я сидела, сжавшись в комок, за столом. Завтра я не поеду, а там вернется Максим. Мне нужно будет пережить еще три дня. Она ни за что не осмелится приехать, когда здесь будет Максим.

Но она будет вести наблюдение, подсказал мне внутренний голос, она будет шпионить и знать, когда его нет дома - а его обычно не бывало добрую половину дня, - и снова приедет. Я не могла ему ничего рассказать. Он никогда не понимал, почему я боялась ее, для него она всегда была лишь экономкой. Нельзя было сказать, что он ее любил или, наоборот, не любил эти понятия не применимы к прислуге, хотя я думаю, что он всегда восхищался ее расторопностью и сноровистостью. Кстати, я тоже, ибо в Мэндерли она вела хозяйство безупречно. Максим и я в минувшие годы практически обо всем рассказывали друг другу, однако я не решалась открыть ему то, что произошло между миссис Дэнверс и мной, что она говорила мне о Ребекке, с какой ненавистью относилась к нему и с каким презрением ко мне. В этом не было необходимости, даже если бы я и нашла нужные слова. Все прошло, сказала я себе, ее нет. Я никогда не буду о ней думать.

Однако где-то в глубине какой-то голос нашептывал мне иное, пробуждал сомнение, раздувая фитилек страха. И получилось именно так, как я и предчувствовала.

Я не поеду. Этого не нужно делать.

Я уйду. Чтобы не быть здесь. Отправлюсь к Банти Баттерли.

Однако на следующее утро Банти позвонила и сказала, что они уезжают на неделю в Париж.

- Мой дорогой дружище решил, что меня нужно немножко развлечь. Бог знает, что это за штука такая на исходе лета - fermeture annuelle (Ежегодное закрытие сезона (фр.).) и прочее, если будет очень тоскливо, мы махнем на побережье, скорее всего в Биарриц. Хорошо бы, чтобы вы присоединились к нам. Вы не могли бы убедить Максима все бросить и приехать?

До этого я всегда думала, что мне вряд ли когда-либо снова захочется отправиться за границу, я была намерена остаток своей жизни провести в Коббетс-Брейке. Но по мере того как Банти продолжала говорить, у меня родилось дикое желание уговорить Максима уехать, сбежать подальше, почувствовать себя на свободе, посидеть на солнечной террасе под тентом, лениво потягивая ликер, походить по тем местам, куда она за нами не последует.

Пустые мысли. У Максима нет желания уезжать, и я едва ли смогу ему объяснить, почему мне этого так хочется.

Я не могла бежать, не должна, это было бы свидетельством немощности, незрелости, трусости. Чего я боюсь? Снова и снова я стала спрашивать себя: что может произойти, что она может сделать?

Ничего, ответила я себе. Ничего и еще раз ничего.

И я решила, что когда за мной придет машина, я поеду, потому что должна с ней встретиться, есть вещи, о которых я намерена сказать, вопросы, которые хочу задать. Я дам ей понять, что теперь я совсем другая, научилась владеть собой, и скажу, чтобы она никогда больше не приезжала в Коббетс-Брейк, что это рассердит и расстроит Максима.