Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

Роберт де Бетюн посмотрел на него искоса, но ничего не сказал. Вильгельм привык к таким взглядам Болдвина. Семья вышла во двор, чтобы пожелать путниками счастливого пути в Кан, где собирался двор. Младшая дочь Роберта, Матильда, робко смотрела на Вильгельма сквозь опущенные ресницы. Болдвнн намекал, что если Вильгельм окажется в безвыходном положении, то его отец даст согласие на брак, но Вильгельм предпочел тактично промолчать. Ему нравились Болдвин и его семья, но он не собирался где-то оседать с женой, родственникам которой будет вечно обязан за хлеб на столе.

Роберт де Бетюн был неразговорчивым спутником. Ему нравилась езда в молчании среди голых деревьев зимнего леса. Поэтому Вильгельм смог обдумать и оценить перемены и жизни.

Ситуация с Генрихом оставалась неловкой и неразрешенной. Срахи Болдвина подтвердились, и молодой король отказался принять Вильгельма. Его стража даже скрестила копья перед носом рыцаря. Для него не было места за столом на возвышении или в зале, где заседал совет. Пару раз ему удалось проскользнуть мимо стражников, но это ничего не дало, потому что Генрих отворачивался, не замечая Вильгельма. Он вроде как стал невидимым. Маргарита оставалась в своих покоях, и Вильгельм не смел отправить ей сообщение, чтобы еще не усугубить ситуацию.

Произошедшее бурно обсуждали. Большинство придерживалось мнения, что великие дела и рыцарство Вильгельма затеняли звезду молодого короля. Вильгельм слишком высоко поднялся и теперь должен упасть. Шепотом намекали на любовную связь Вильгельма с королевой и с удовольствием смаковали этот слух: подобное считалось государственной изменой и влекло за собой смертную казнь. Люди наблюдали, ждали разрешения ситуации и испытывали разочарование, поскольку Генрих только не замечал Вильгельма. В конце концов рыцарь покинул двор. Связь между ними не была разорвана официально, но смысла оставаться он не видел. Вильгельма не оправдали и не обесчестили, его просто перестали замечать, а это ему было трудно выносить. Всю свою жизнь он обожал внимание, и, в основном, это внимание было доброжелательным. Теперь он стал отверженным у очага, где был первым более десяти лет, и это причиняло сильную боль.

Какое-то время он жил у Гийома де Танкарвиля, который также лишился благосклонности господ королевской крови, хотя и по другой причине: его подвели сомнительные политические сделки, а не слава на турнирах и не сердце жены господина. Болдвин де Бетюн держал Вильгельма в курсе событий при дворе. Фарси, Икебеф и братья де Куланс стали самыми главными в окружении молодого короля, отодвинув всех, особенно англичан, которые процветали, когда фаворитом был Вильгельм. Единственной хорошей новостью стало окончание споров между Генрихом и его отцом и финансовое соглашение, которое гарантировало Генриху серьезное увеличение поступающих средств.

Вильгельм смотрел на стайку ворон, которые громко хлопая крыльями, взлетели с невспаханного поля. Небо приобрело дымчатый оттенок. Мысли, кружившие в голове, заставили Вильгельма тяжело вздохнуть, и Роберт де Бетюн, который дремал в седле, прищурил сонные глаза, поглядев в его сторону.

– У тебя куча проблем, – сказал Роберт. – Теперь ты сидишь, как курица на яйцах, и вынашиваешь планы, как справиться с неприятностями. Но, судя по моему опыту, всегда получается не то, чего ожидаешь.

Вильгельму удалось улыбнуться.

– Если бы у меня было немного здравого смысла, то я бросил бы это гнездо и построил бы новое вдали отсюда.

Роберт хмыкнул.

– Да, жить с Плантагенетами – опасное дело. Если твои дела при дворе пойдут плохо, у тебя есть место в Бетюне. Моя дочь очарована тобой, и я буду рад, если она выйдет замуж за кого-нибудь вроде тебя.

Вильгельм язвительно рассмеялся:

– А вы знаете, в чем меня обвиняют?

Отец Болдвина с отвращением махнул рукой.

– A-а, эта война против тебя – преднамеренный заговор. И все это знают. У твоих врагов нет ни доказательств, ни смелости выступить против тебя. Но если достаточно часто что-то говорить в уязвимые уши, то недоверие сменяется верой.

– От этого у меня есть лекарство, – с мрачным видом ответил Вильгельм. – У меня есть право на суд при дворе короля, когда истина выясяется во время поединка. Я брошу вызов тем, кто выдвинул против меня обвинения, потребую, чтобы они доказали их на поле брани. Пусть Господь выступает судьей.

– В этом тоже есть риск, – предупредил его Бетюн.

– Я не боюсь суда.

– Нет, но они могут бояться, – проницательно заметил старик. Можно знать, что дичь, на которую ты охотишься, глупа, но выгнать ее из кустов – совсем другое дело, – он тяжело вздохнул. – Я приезжаю ко двору, когда должен это делать. Я не мог бы жить там постоянно. Мой сын живет, и я восхищаюсь его стойкостью и силой духа, но и боюсь за него, – он снова кивнул Вильгельму. -Так вот, насчет твоего места в моей семье. Когда человек становится старше, ему нужны способные помощники. Конечно, тебя может ждать твоя собственная семья?… – он закончил вопросом и многозначительной паузой, в ответ на что Вильгельм лишь покачал головой.

– Вероятно, там меня ждет такое приветствие, что ад покажется холодным в сравнении с ним, – сказал он, представляя реакцию Иоанна. Если он приедет в Хамстед опозоренным и лишившимся места, первыми лицемерными словами станет фраза: «Я же тебя предупреждал». – Я буду помнить о вашем предложении. На самом деле вы оказываете мне большую честь, чем я заслуживаю.

* * *

На Рождество двор Генриха собрался в Кане. Там оказалось много высокопоставленных вельмож, и зал был до отказа забит графами, герцогами, епископами, дьяконами, архидиаконами, баронами, рыцарями и их вассалами. Дворец сиял, словно открытая шкатулка с драгоценностями, потому что все надели свои лучшие наряды, кольца, броши и драгоценные камни, извлеченные из семейных сундуков или купленные в кредит у евреев. Вильгельм мгновенно выделился среди присутствующих, потому что оделся в синюю рубашку, темную, как ночное небо, и темно-красные штаны цвета древесины цезальпинии. Левую руку украшало единственное золотое кольцо-печатка, больше не было никаких украшений, если не считать золотую пряжку ремня. И менее яркий наряд, и почти полное отсутствие украшений, и сам факт его присутствия заставил головы поворачиваться в его сторону. А когда он проходил мимо, люди начинали шептаться.

На пиру присутствовали все сыновья Генриха. Это было чудом, учитывая борьбу и разногласия между ними. Ричард правил Аквитанией железной рукой и был безжалостен к тем, кто выступал против него, но ему не удалось полностью подавить мятежников, которые обратились за помощью к молодому королю Генриху, а он с радостью ее пообещал. С тех пор братья осторожно кружили друг вокруг друга, оставаясь в шаге от войны. Отец заставил их воздвигнуть мост через разделяющий их проем, но это было непрочное сооружение, построенное на никчемных обещаниях и успокаивающих, но бессмысленных заявлениях вроде: «Мы посмотрим, что можно сделать». Вильгельм считал более вероятным, что все это обрушится и все окажутся в темной бездне войны.