Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945 - Петер Нойман

Противостоящие нам войска генерала Попова, измотанные своим быстрым наступлением, рассредоточились на слишком широком фронте. Это дало возможность танковым дивизиям прорвать их рубежи в нескольких пунктах.

15 (16. – Ред.) марта. Харьков снова взят.

Взят войсками армии Власова, которые шли перед немецкими частями. Эти люди сражаются свирепо, как тигры, как против России, так и за нее. (Город был взят немцами в результате тяжелых боев, в которых эсэсовские дивизии понесли большие потери. О власовцах здесь не упоминается ни в одних серьезных мемуарах. – Ред.) Поразительно! Только в данном случае нельзя приписать это «любви к родной земле», которая, как говорят, придает им такую смелость и делает их такими воинственными.

Здесь требуется дифференцированный подход. Поэтому власовские офицеры повторяют солдатам утром, днем и вечером, что они должны избавиться от большевиков, чтобы завоевать себе позднее Россию, свободную от угнетения. Таким образом, они получают удовлетворение от сражения за свою страну!

Стоит дорого заплатить, чтобы увидеть казаков из Ергени, галопирующих строем в немецкой форме, размахивающих своими ружьями и орущих.

28 апреля. Уже несколько часов мой пропуск аккуратно хранится в бумажнике. Но я не смею и подумать об этом.

Восемнадцать дней отпуска.

Включая долгие поездки в оба конца. Это означает пребывание почти три недели вдали от Донецкого бассейна.

Хочется кричать от радости. Это мой первый отпуск с начала войны. Но я не надеялся получить его нынешней весной. Знаю офицеров танковых дивизий, которые прибыли на Восточный фронт прямо из Греции в 1941 году и с тех пор не видели родной дом в Германии.

Карл побледнел, когда я сообщил ему новость о своем отпуске. Ему так хотелось тоже съездить домой. Я был бы рад, если бы он составил мне компанию.

Он передал мне необъятный список вещей, которые я должен был привезти из Гамбурга обратно, попросил навестить его родителей, если будет время.

29 апреля.

– До встречи, Нойман!

Грузовик, везущий нас в Мариуполь, медленно отъезжает. Сквозь кружево сосновых ветвей сбоку от дороги виднеются голубые воды залива, куда впадает Миус (Миусский лиман. – Ред.), затем воды широкого Таганрогского залива.

Напротив нас, на дальнем берегу, портовые сооружения Ейска, слабо различимые в легком мареве. В 1942 году организация Тодта восстановила порт. Но теперь там снова русские.

Через два часа въезжаем в Мариуполь.

Ярко светит солнце, и весь город сверкает – красные крыши, белые стены, разноцветные ставни.

Мариуполь сильно пострадал от бомбежек, от бесконечных атак и контратак. Однако жителям удалось прикрыть разрушения и сделать свой город весьма живописным.

Повсюду уличные торговцы. Они кричат и жестикулируют, предлагая блестящие шелковые ткани, фрукты и кувшины местного вина.

Трудно поверить, что всего в 80 километрах отсюда идет война.

30 апреля. Поезд медленно катится по железнодорожным линиям, проходящим по долине Днепра. Их перекладывали сотни раз, затем разрушали снова. Вскоре после Запорожья мы пересекаем реку.

Запорожье. Место, куда мы прибыли слишком поздно, чтобы предотвратить разрушение гигантской плотины. Сколько наших товарищей лежат под хвойными деревьями на маленьких кладбищах, которые покрывают берега Днепра!

Поезд набит отпускниками, и они орут в открытые окна.

Я провел некоторое время в беседах с лейтенантом-артиллеристом, который рассказывал мне об осаде Ленинграда прошлой зимой.

Город находится в кольце окружения (в блокаде – по Ладожскому озеру снабжение Ленинграда сохранялось. – Ред.) с сентября 1941 года, тем не менее русские еще не сдались. С севера Карельский перешеек блокируют финские войска Маннергейма. Несколько месяцев армии фельдмаршала Лееба (командовал группой армий «Север» до 16 января 1942 г., когда был отправлен в отставку. – Ред.) и полицейская дивизия СС (с февраля 1943 г. 4-я полицейская моторизованная дивизия СС. – Ред.) безуспешно штурмовали оборонительные позиции красных.

Прошлой зимой русские построили менее чем за два месяца железную дорогу, чтобы облегчить свои проблемы снабжения. Эта дорога огибает северные подступы к занятой немцами крепости Шлиссельбург.

Дорога имеет одну особенность, делающую ее уникальной.

Она построена по льду Ладожского озера. (Автор напутал – дорога по льду Ладожского озера была автомобильной. – Ред.)

К огорчению наших артиллеристов, лед продолжает держаться зимой, несмотря на практически ежедневные обстрелы. Только весной, когда лед растаял, дорога пришла в негодность, и русские были вынуждены прервать движение по ней.

Лейтенант рассказывал, что с немецких позиций на Пулковских высотах город можно видеть через полевые бинокли вполне отчетливо. Просматривается движение на улицах Ленинграда, и даже видны баррикады, выстроенные вокруг опрокинутых трамвайных вагонов.

2 мая. Житомир, Люблин, Варшава, Берлин и, наконец, берега Хафеля.

Я набираю легкими воздух Германии большими порциями, а с ним запах лесов моего детства и особенно аромат тех небольших голубых озер, которые выглядят изумрудными среди темных хвойных деревьев.

Все, что должно быть тем же самым, остается им, но каким-то образом кажется до странности другим. Словно все эти дороги, все эти тропы, по которым я много раз ездил на велосипеде, стали теперь какими-то нереальными, превратились в сновидения.

Если не изменились сами мои глаза.

До поездки в Гамбург я решил остановиться в Виттенберге, где надо было навестить родителей Франца.

Выбравшись из автобуса, заметил нескольких знакомых мне лиц. Но я не помнил их имен. Люди оборачивались и с любопытством смотрели на меня.

Слышал, как они говорили:

– Вы знаете, это младший Нойман! Теперь он офицер СС. Да, я говорил уже об этом…

Виттенберге бомбили американцы. Фасад ратуши был совершенно разрушен. В стеклянной крыше пассажа не осталось ни одного целого стекла.

Вскоре я подошел к дому Франца.

Мое сердце екнуло. Представил в воображении, как он открывает окно, что всегда делал, когда я, бывало, свистел с улицы, и кричит бодрым голосом: «Привет. Сейчас спущусь!»

Больше он не выглянет из окна.

Звоню. Дверь открывает его мать. Ее пугает мое появление.

– Герр Нойман! Петер! Входите, входите, дорогой мой!

Она сильно изменилась. Темные мешки и морщины под глазами делают ее старухой.

Пытаюсь улыбнуться.

– Здравствуйте, фрау Хаттеншвиллер. Решил заглянуть к вам по пути домой. Хотел сказать вам…