Птица войны - Эдуард Кондратов

Забыв обо всем на свете, остановившимися глазами смотрел Генри на ярко-красный ручеек, который, пульсируя, струился из головы, раздробленной камнем. Он убил человека… Он, Генри Гривс, убийца… Он бросился на колени перед трупом и стал трясти его за плечо.

— Вставай же! — с отчаянием и злостью закричал Генри, но вместо крика из пересохшего рта вырвался невнятный жалобный звук.

Генри сгорбился и закрыл глаза ладонями. В нескольких шагах от него пакеха и нгати убивали друг друга, проклятия и воинственные вопли сотрясали воздух, скрежетали, сшибаясь, штыки и палицы, но все было для Генри неясным сном. Даже английский штык, занесенный над головой, не заставил бы его сдвинуться с места.

К счастью для Генри, прорвавшимся за палисад англичанам было не до него. На боевом настиле сражались уже десятки солдат, но атака Маклеода задыхалась. Вести штыковой бой в невероятной толчее оказалось слишком трудно. Проткнув одного из воинов, пакеха, как правило, не успевали увернуться от палицы другого, а поскольку осажденных на настиле было больше, успех англичан оказался временным и вскоре сошел на нет. На каждого из солдат, стоило ему шагнуть с лестницы, набрасывались по двое, по трое. Тех, кого не доставали палицей или копьем, валили с ног и сбрасывали вниз, на территорию па, где его камнями и кольями добивали женщины.

Был, правда, момент, когда чаша весов чуть было не склонилась на сторону майора. Около дюжины англичан, перебросив через палисад гранаты, ворвались почти одновременно на доски боевого настила и, не давая себя окружить, плотной шеренгой принялись оттеснять нгати от штурмовых лестниц, по которым поднимались отставшие от авангарда солдаты. Ситуация стала критической: привыкшие всю жизнь сражаться с одиночками, маорийцы попятились от сомкнутого строя, который щетинился сталью штыков и был недосягаемым для палиц. Англичане дали залп, и несколько нгати упало. Еще пять минут замешательства — и отбросить солдат за палисад было бы невозможно: через брешь беспрепятственно лезли все новые пакеха, а внизу уже подкрадывались к насыпи вопящие орды Хеухеу.

Положение спас Те Нгаро. Он сражался рядом со всеми, выделяясь среди воинов разве что своим огромным ростом да размерами деревянной таиахи, которая скорее напоминала оглоблю, чем палицу. Увидев, что нгати дрогнули, вождь выхватил из рук ближнего к нему воина короткую палицу мере и побежал навстречу быстро надвигавшимся штыкам.

— О-хо-хо! Делайте так, как я! — во всю глотку выкрикнул он, врезаясь в толпу растерянно отступавших воинов. Палица мелькнула в воздухе и со скоростью пушечного ядра врезалась в грудь одного из солдат. Пакеха выронил оружие и упал. Трое или четверо англичан, успевшие на ходу перезарядить ружья, выстрелили в Те Нгаро, но сомкнутой шеренги уже не существовало. Град камней и мере обрушился на пакеха. Он заставил их, подняв штыки, укрыть головы руками. Несколько солдат упали на доски настила. Еще мгновение — и мундиры королевских солдат потонули в груде смуглых, татуированных тел. Натиск разъяренных нгати был так неистов, что солдаты, готовые уже шагнуть за палисад, стали в панике спрыгивать с лестниц прямо на головы однополчан. Наступательный порыв угас, уже никто из англичан не хотел лезть навстречу верной смерти. Их робость тотчас передалась воинам Хеухеу: не успев подняться на насыпь, ваикато начали отходить. На всем протяжении штурмовой полосы частокола нгати брали верх над врагом. Прозвучал сигнал отбоя. Поредевшие отряды англичан спешно откатывались за бугор. Раненных и контуженных при падении втаскивали в траншеи, орудия пятились из зоны ружейного обстрела. Штурм провалился.

Если бы майор Маклеод мог видеть, что происходило в это время за палисадом, он бы не поторопился скомандовать отступление. Впрочем, откуда ему было знать о смертельных ранах, которые получил Те Нгаро? Верховный вождь держался на ногах до тех пор, пока с настила не убрался последний пакеха. Навалясь грудью на рукоять массивной таиахи, он стоял с опущенной головой на том самом месте, где его поразили английские пули. Если б не две кровавые дорожки, сбегавшие из-под плаща к его ногам, можно было подумать, что Те Нгаро силится вспомнить о чем-то важном — настолько важном, что все остальное, даже само сражение, кажется ему сейчас несущественным и мелким.

Но вот он упал — уже мертвый, гулко стукнув затылком о доски залитого кровью настила. Вокруг теснились объятые ужасом нгати. Молчаливая толпа разрасталась— никому уже не было дела до отступавших пакеха. Поверни сейчас Маклеод солдат на повторный штурм, па была бы взята.

— Хенаре! Те Нгаро погиб!

Генри проводил пустым взглядом окликнувшего его воина.

«Погиб… Те Нгаро… погиб…»

Он сидел и не мог понять, что означают эти слова. Кто он такой, этот Те Нгаро? Всех убивают, все убивают… Все становятся убийцами, хотят они этого или не хотят. И не все ли равно…

Как он сказал? Те Нгаро?

Будто пружина подбросила Генри Гривса. Мысли его сшибались и путались. Не взглянув на убитого им солдата, Генри побежал туда, куда стекались воины со всех концов палисада. «Неужели бессмысленной бойне конец? Неужели?.. Неужели?.. Неужели?..» — стучало в висках.

Генри не удалось пробиться в передние ряды. Но рост позволил ему рассмотреть, что происходит внутри круга.

Став на цыпочки, он увидел сухощавую фигуру Торетареки — знатнейшего человека племени после Те Нгаро и Раупахи. Лицо вождя было сурово и скорбно. Он только что начал говорить.

— …И нет меры нашему горю, — услышал Генри окончание фразы. — Укрывающее нас дерево рата упало на землю. Могучий пень, к которому привязана наша лодка, вырван с корнем… Дух великого Те Нгаро вознесся над нами и парит высоко, высоко, высоко, наблюдая за нгати и гордясь их бесстрашием и мужеством…

«Переходи же к делу, черт побери!» — с раздражением подумал Генри, и Торетарека, будто подслушав его мысли, произнес:

— Боги не позволяют маори оставаться в па, где пролита священная кровь. Но если б мы и захотели защищать свою крепость, это было бы свыше наших сил. Посмотрите, сколько славных воинов уже погибло — больше половины. Наши дети и жены умирают от жажды и железных шаров, палисады не охраняют нас от пуль, пороха у нгати осталось лишь на последний выстрел.

— Умница, — благодарно прошептал Генри, не отрывая взгляда от скуластого лица Торетареки.

— Но я никогда не посмел бы сказать вам, нгати, — сдавайтесь! — с пафосом воскликнул вождь. — Нет, нет, нет! Мы будем сражаться, как храбрецы, и наша смелость спасет нам жизнь. Слушайте меня, нгати, и сделайте все, что я сейчас скажу…

Ошеломленный, Генри краем уха слушал, как Торетарека излагает воинам нгати свой план: расширить проход в палисаде и, окружив детей и женщин со всех сторон, с боем прорываться в долину через левый фланг английских позиций. О подземном ходе вождь даже не упоминал — видимо, табу Те Нгаро он отменить был не вправе.

Мозг Генри Гривса работал с необычайной четкостью. «Итак, все они фанатики и рассуждать здраво не способны, — хладнокровно, как о чем-то постороннем, думал он. — То, что предложил Торетарека, — глупость, другая разновидность самоубийства. Можно не сомневаться, что их всех перебьют. Значит… Значит, надеяться следует на себя, и только на себя. Что он там еще говорит? Тяжело раненных оставить в па? Ну-ну… Мудро, нечего сказать! Англичане их, может, и пощадят, а ваикато?.. Чушь! Наивная, бессмысленная болтовня… Хватит, наслушался! За дело, Генри, живо за дело!..»