Улица милосердия - Дженнифер Хей

казался ей упреком, нарочитым осуждением той жизни, которую она для себя выбрала, словно Деб просто показала средний палец всему, чего она достигла и чем была.

В точности так же, как Клаудия всегда вела себя по отношению к ней. (Как мог бы заметить любой разумный человек.)

Ребенок Николетт родился первого мая, в день рождения Деб. Он стал, как Деб написала в Фейсбуке, лучшим подарком в ее жизни. Когда это было? Четыре года назад? Пять лет? Клаудия и не помнила точно. В этом и заключалась отличительная черта жизни без детей – способность не замечать ход времени.

ТРЕЙЛЕР СТОЯЛ ПОВЕРНУТЫЙ В СТОРОНУ ЗАПАДА, притягивая снежные заносы. Участок выглядел покинутым. Под навесом виднелись свежие следы от покрышек, но машины не было. В палисаднике стоял рождественский вертеп с фигурками размером с первоклассников: Мария и Иосиф, младенец в яслях, а на втором плане пастух и верблюды. На покосившемся крыльце валялся всякий хлам: детский велосипед с дополнительными колесиками, жаровня-хибати, электрическая ловушка для насекомых – останки давно ушедшего лета, замурованные в снегу.

Клаудия припарковалась на дороге и полезла по сугробам. Шторы задернуты, передние окна закрыты пленкой «на зимовку», как говаривал дядя Рики. Когда она была маленькой, они проделывали это каждый год в октябре или ноябре, чтобы уменьшить сквозняки. Работа Клаудии заключалась в том, чтобы прижимать пленку к раме, пока дядя Рики приклеивал ее скотчем. Через пленку мир снаружи казался далеким и размытым. На целых полгода мир съеживался до размеров трейлера. В апреле или мае, когда пленка снимется, мир снова вернется в фокус.

Ступеньки, ведущие на крыльцо, были не чищены, на перила нанизаны крошечные огоньки. Светясь в снежную ночь, они могли бы показаться красивыми, но в ярком свете дня они выглядели как дешевый пластик, которому место на свалке, – чем, собственно, они и были.

На двери висел хвойный венок, украшенный ленточкой со словами: РАДУЙСЯ МИР! ГОСПОДЬ ГРЯДЕТ! Когда Клаудия постучала в дверь, на крыльцо посыпался дождь сухих иголок.

– Николетт? – крикнула она. – Это Клаудия, ты дома?

В кухонном окне зашевелилась занавеска, а может, и нет. На ветру зазвенели теперь уже заржавевшие китайские колокольчики матери.

Она постучала еще раз и прислушалась.

– Николетт, я захожу.

Ее ключ вошел в замок, но отказывался поворачиваться. Тогда она увидела новую дверную ручку.

Николетт сменила замки.

И ЧТО ТЕПЕРЬ? ОНА ПРОЕХАЛА ПОЧТИ ПЯТЬСОТ КИЛОМЕТРОВ по зимним дорогам, чтобы постоять у запертой двери пустого трейлера? Она набрала номер Николетт, но ее телефон по-прежнему не отвечал. Она понятия не имела, где Николетт, как долго ее уже не было или когда она собиралась появиться.

Клаудия вернулась в машину, завела двигатель и включила обогрев, чтобы согреть руки. Она уже было собралась в обратный путь до Бостона, но тут на крыльце загорелся фонарь. Секунду спустя Николетт открыла дверь.

– Клаудия? – позвала она. – Что ты тут делаешь? – Она выглядела растрепанной и заспанной, старше и тучнее, чем помнилось Клаудии. Сложно было поверить, что Николетт была вдвое моложе ее.

– Я уже собиралась уезжать, – сказала она, выходя из машины. – Я стучала, но ты не открыла.

– Я спала.

«В час-то дня», – подумала Клаудия.

– Я приехала все проверить, – сказала она, взбираясь по обледеневшим ступенькам. – Вижу, что метели ты пережила.

Внутри ничего не поменялось. Деб была нерадивой хозяйкой, и Николетт была не лучше: в раковине грязные тарелки, ковер покрыт крошками от чипсов, словно хронической перхотью. И пахло там так же, как всегда: сигаретами и освежителем воздуха. Николетт понатыкала их в каждую свободную розетку, отчего трейлер наполняло не существующее в природе ароматическое попурри.

– Электричество отрубилось. – Николетт провела рукой по волосам, жидким и обесцвеченным, но так давно, что темные корни уже успели отрасти до ушей. – У меня было мясо в морозилке. Пришлось все выбросить.

– Это очень печально, – сказала Клаудия.

– Там на двадцатку было. Только накануне утром купила.

У Клаудии, как всегда, возникло отчетливое ощущение, что Николетт пытается стрясти с нее денег. Через несколько месяцев после похорон Деб она позвонила и принялась жаловаться, что не работает свет. Когда Клаудия спросила, оплатила ли она счет за электричество, Николетт выглядела настолько пораженной, как будто вдобавок к бесплатному проживанию, ей полагались еще и бесплатные услуги коммунальщиков.

Николетт грузно уселась за кухонный стол. На втором кресле была навалена стопка журналов и почтовых рассылок, поэтому Клаудия осталась стоять.

– Как у тебя дела вообще? – спросила она.

– Да нормально вроде.

Клаудия не имела ни малейшего представления о том, что происходило у Николетт в жизни. На Фейсбуке она постила шутки, молитвенные цепочки, картинки с закатами и вдохновляющими цитатами. Улыбка может изменить мир. Надежда – это сердцебиение души. Но больше всего там было фотографий ее дочери: пухлой девчушки с серьезным взглядом и стрижкой «под горшок», одетой в самые разные костюмы – русалочки, диснеевской принцессы, маленькой Скарлетт О’Хара в юбках с рюшами и с настоящим летним зонтиком. Наряды были чересчур откровенными и совершенно не льстили пухлой детской комплекции: упитанные ноги в кружевных колготках напоминали немецкие сардельки. И девочка, казалось, это понимала. На лице у нее застыло выражение глубочайшего смущения.

Из соседней комнаты послышался детский кашель: глухой, гортанный, надсадный.

– У-ух, звучит не очень хорошо. Ее смотрел врач?

– Просто простуда, – сказала Николетт, подкуривая тонкую сигарету «Вирджиния».

«Не стоит курить в помещении», – подумала Клаудия. Но она не была Николетт ни матерью, ни сестрой, ни даже ее арендодателем. То, как Николетт растила своего ребенка, ее никак не касалось.

– Ты замки сменила, – сказала она.

Николетт сверкнула глазами:

– Кто-то влез в дом к Рою Бишопу. Это просто меры предосторожности.

Клаудия сказала, что сначала нужно было поговорить с ней.

– У меня кончились минуты, – ответила Николетт.

«Нужно было оставить стационарный телефон», – подумала Клаудия.

Через пару недель после похорон Деб телефонную связь отключили. Очень в стиле Николетт, которая не потрудилась оплатить счет. Клаудия никогда не забудет, как позвонила в трейлер – по номеру ее детства, первому, который она выучила наизусть, – и услышала механический голос. Данный номер больше не обслуживается. Линия, связывавшая ее мать с жизнью, ее портал в мир. Телефон «принцесса» с этим бесконечным закрученным проводом. Больше не обслуживается.

– Козел взял с меня сто шестьдесят баксов, – сказала Николетт.

Клаудия не сразу поняла, что Николетт имела в виду слесаря. Сначала она сменила замок без ведома Клаудии, а теперь рассчитывала, что та за это еще и заплатит.

Но платить Клаудия не собиралась.

– Мне нужен запасной ключ, – сказала она.

– У меня только один.

– Ничего, я съезжу в «Уолмарт» и сделаю дубликат. – Клаудия протянула руку.