Конец радуг - Вернор Виндж

– Бог ты мой!

Это был Зульфикар Шариф.

– Могли бы постучать, – сказал Роберт.

– Я стучал, профессор. – В голосе Шарифа послышалась едва заметная обида.

– Да-да. – Роберт еще не совсем разобрался с примочками опции «круг друзей» в «Эпифании». Он жестом разрешил Шарифу остаться. – Вы с чем?

Шариф вполне правдоподобно сел на стул, не провалившись в него наполовину.

– Ну, я надеялся, что мы сможем просто поговорить. – Он ненадолго задумался. – В смысле, продолжили бы с моими вопросами насчет ваших «Тайн старости».

А внизу по-прежнему ничего не происходит…

– …Ладно. Спрашивайте.

Так кто это? Истинный Шариф? Или Шариф-Незнакомец? Шариф НФ? Или какая-то их комбинация? Как бы там ни было, но слишком уж подозрительное совпадение, что он появился именно сейчас. Роберт сел, приготовившись смотреть и слушать.

– Ну… я не знаю… – Жалкая забывчивость? И тут Шариф вдруг воспрял. – Да! Я в свою диссертацию хочу вставить исследование о ценностном балансе между красотой самого выражения и красотой выраженной истины. Они же отдельные?

Вопрос, ответ на который кроется в тайных глубинах. Роберт многозначительно помолчал и пустился вешать на уши лапшу:

– Сейчас вы уже должны знать, Зульфи, даже если сами не способен творить поэзию, что эти вопросы разделены быть не могут. Красота содержит истину. Прочтите мою статью в «Эпоха Каролингов и…»… – И дальше полилась наукообразная чушь.

Шариф серьезно кивал.

– То есть вы ожидаете когда-нибудь конца одного понятия и, в силу самого факта, другого? То есть красоты и истины?

Ха? Это было неожиданно, и Роберт сошел с рельсов. Он разобрал эту глупость, снова ее разобрал. Может ли кончиться красота? Для меня ответ – да; я больше красоту создавать не в состоянии. Так что, быть может, это Шариф-Незнакомец дергает его сейчас, пока они оба ждут, чтобы серая коробочка сделала свое.

– Я полагаю… что конец возможен. – И тут он подумал о второй половине вопроса: – Черт побери, Шариф, истина – новая истина – давно уже мертва. Мы, художники, сидим на помойке глубиной в десять тысяч лет. Те из нас, кто достаточно прилежен, знают все о значительности того, что было когда-либо сделано. Мы трясем, взбалтываем, перемешиваем, и некоторые это делают блестяще, но все равно получается искрометная тягомотина.

Это я только что сказал?

– Но если эти понятия связаны, то и красота тоже умерла? – Шариф подался вперед, опираясь локтями на колени, опустив подбородок на ладонь. Глаза у него стали большие и серьезные.

Роберт отвернулся. И наконец выдавил из себя:

– Красота все еще есть. И я верну ее. Снова овладею ею.

Шариф улыбнулся – принял утверждение Роберта за общую веру в будущее человечества?

– Чудесно, профессор. Это больше, чем сказано в той вашей статье в «Каролингах».

– Конечно.

Роберт откинулся на спинку кресла, интересуясь, что, черт побери, вообще творится.

Шариф минуту помолчал, будто не зная, куда теперь повернуть.

– А как ваш проект? Тот, что в библиотеке университета? Внизу по-прежнему ничего не происходит.

– Вы видите какую-то связь между моим искусством и… вот этим «Либрареомом»? – спросил Роберт.

– Ну да. Не хочу быть бестактным, но то, что вы делаете в библиотеке, кажется мне очень похожим на заявление о положении литературы и искусства в современном мире.

Может быть, это Шариф-НФ, пытающийся сообразить, что задумал Шариф-Незнакомец. Если бы только удалось использовать одного против другого. Роберт задумчиво кивнул гостю.

– Я поговорю об этом со своими друзьями. Возможно, нам что-нибудь удастся организовать.

Это, кажется, удовлетворило Шарифа… кто бы он ни был. Они назначили время следующего разговора, и гость исчез.

Роберт отключил доступ «круга друзей». Больше внезапных посещений сегодня не будет.

А внизу по-прежнему ничего не происходило. Он смотрел сквозь стены почти пятнадцать минут. Действительно, продуктивное использование времени. Да подумай ты, черт побери, о чем-нибудь другом!

Он переключился на крышу дома и оглядел район Уэст-Фоллбрук. Без расширений район выглядел очень темным, скорее как покинутый город, нежели жилой пригород. Настоящий Сан-Диего был далеко не таким солнечным, как помнилось ему по семидесятым. Но за реальным видом стояли бесконечные альтернативы, все виды развлечений киберпространства, которые только могло себе вообразить поколение Боба. Сотни миллионов играли здесь сегодня. Роберт мог ощутить – то есть «Эпифания» позволяла ему ощутить – манящую дрожь игры. Он ввел команду, о которой говорила Чамлиг, и тут и там по Северному графству загорелись огоньки. Это были другие ученики, посещавшие с ним один и тот же класс, – по крайней мере те, кто сегодня вечером учился и интересовался, что делают другие. Двадцать огоньков. Более двух третей класса, особый род кружка верующих, те, кто хочет получить как можно более высокий балл за сотрудничество. Роберт понятия не имел, насколько усердно трудятся эти маленькие троечники.

Он призраком проплыл над домами, к ближайшему из огоньков. Прежде он еще не пробовал опцию «Эпифании» «выход из тела». Не было ощущения пролетающего мимо воздуха или вообще движения. Просто его синтезированная точка зрения двигалась по ландшафту. Он ощущал собственный зад на стуле в собственной комнате. И все же Роберт понимал, почему в инструкции сказано, что при этом надо сидеть. Точка наблюдения пикировала в какую-то долину так быстро, что закружилась голова.

Он вплыл в гостеприимно открытое окно. Хуан Ороско и Махмуд Квон вместе с еще какими-то двумя собрались в гостиной, отмечая возможности завтрашнего обмена с Кейптауном. Они подняли головы и сказали «привет», хотя Роберт не знал, что они видят – его или его значок, плавающий в комнате. Может быть, он присутствовал виртуально, и даже выглядел «реально», как обычно Шариф. Но Роберт просто висел в воздухе, слушая разговор несколько секунд, и…

Тревожное извещение!

Он прервал связь и оказался в своей комнате.

Внизу Боб вышел из гостиной. Он стоял перед дверью Элис и тихонько стучал. Насколько Роберт мог судить, ответа не было. Через минуту Боб опустил голову и ушел прочь. Роберт проследил, как он поднимается наверх. Звуки шагов послышались в коридоре. Боб постучал в дверь Мири, как делал это почти каждый вечер. Неразборчивый разговор, потом голос Мири:

– Спокночи, пап.

Впервые Роберт услышал, чтобы Мири так называла Боба.

Шаги Боба приблизились, он остановился у двери Роберта, но ничего не сказал. Роберт смотрел на него сквозь стену и видел, как Боб повернулся и исчез в уединении главной спальни.