Одержимость - Рамона Стюарт

разреженным, слабым, пока ты вообще не перестанешь его различать. Все, что он сейчас слышал, представляло собой, наверное, лишь отголосок, запоздалое эхо слов Скелета, которые тот произнес сегодня днем.

Затем он снова вскочил, когда тот же леденящий голос проговорил прямо у него над ухом: «…если вы будете любезны пройти сюда.»

Ладони мальчика были клейкими от пота, а кожу на голове словно кто-то покалывал мелкими, бесчисленными иглами, но он нашел в небе силы вновь сказать, что все в порядке. Тень не двигалась, продолжая, как каменная, стоять на одном месте. Это было лишь то же самое старое эхо.

От внимания Фредерика не ускользнуло, что на сей раз эхо словно пропустило одно слово. Куда же мог деться этот кусок «А теперь…»? Ведь именно с него начиналась та запомнившаяся ему фраза. Ну, разумеется, он проскользнул через дверь — как и должно было быть. Именно таким образом и умирает эхо — теряя с каждым отголоском ту или иную свою часть, становясь с каждым витком все ущербнее. Иначе и быть не могло, поскольку в противном случае все, что люди говорят вокруг, продолжало бы без конца носиться в воздухе, отчего могло бы показаться, что толпа людей без умолку что-то кричит.

А ведь не было ничего хорошего в том, что он вот так сидит и размышляет про себя. Пора бы отправляться на поиски лестницы, ведущей к золотому яблоку. Мама наверняка уже обнаружила, что его нет в гостинице, догадалась, куда он пошел и, соответственно, двинулась следом за ним.

Фредерик медленно встал, все так же не отрывая взгляда от торчавшей рядом с дверью тени. Она даже не шелохнулась. Если он сейчас пойдет дальше, то таким образом совершит полный круг и приблизится к двери, не проходя при этом мимо тени, он попросту не дойдет до нее. Ну что ж, подумал он, пора вставать. Он глубоко вздохнул.

И снова плотные облака наглухо заслонили луну, отчего все вокруг опять исчезло. Серебристое свечение погасло так быстро, словно его кто-то выключил. Стало еще темнее, чем прежде.

Он чуть задержался, застыв в нерешительности на месте, былая смелость таяла с каждой новой секундой ожидания. Как же он станет ходить по галерее в подобной темноте? И потом, он может не заметить двери, пройдет мимо нее и даже столкнется со стоящей по другую сторону от нее тенью. Но это было глупо — раз сейчас нет света, то и тени тоже быть не может.

Тем не менее, страх оказался сильнее доводов рассудка.

Он стоял, вцепившись в металлические перила, и глядел на маячившие далеко внизу малюсенькие огоньки свечей. Как бы ему хотелось сейчас, сию минуту, оказаться там, в окружении надежного покрова света, который никуда не исчезнет и никогда не оставит тебя на этом карнизе — не отдаст на милость невидимой и жестокой тени.

Но ведь если он спустится вниз, то таким образом отдалится от сияющего наверху золотого яблока. Так что, если он действительно намерен добиться этой лучезарной награды, то ему надо набраться смелости и превозмочь те страдания, которые могли поджидать его на этом пути. Чтобы заполучить яблоко, нужно было иметь мужество.

Пальцы Фредерика продолжали крепко сжимать сталь перил, когда все тот же голос опять проговорил, совсем рядом, в темноте: «…вы пройдете сюда». На сей раз это прозвучало уже не как приглашение, а скорее как команда. «Вы пройдете сюда!» Получалось так, что голос словно догадывался о потере части своих слов и потому пытался восполнить их недостаток большей убежденностью, с которой произносились остающиеся слова. Все будет в порядке, подумал Фредерик. Если я еще побуду здесь, от эха вскоре нет останется вообще ни одного слова. Оно умрет, развалится на части. А тогда и тень, может, уйдет вместе с ним. Возможно, тень вообще не имеет к нему никакого отношения.

Тем не менее он снова обрадовался, когда яркие лучи лунного света вновь залили купол. Радость его продолжалась, по крайней мере, до тех пор, пока…

Он невольно вскрикнул, но обнаружив, что за время темноты тень не только сдвинулась с места, но и смогла пройти почти половину расстояния, отделявшего ее от него, и продолжала размеренным шагом идти дальше.

Фредерик повернулся и побежал в противоположном направлении.

Он бежал по окаймлявшему галерею карнизу, иногда ударяясь ногой о бесконечную скамью и поскальзываясь на ровном и гладком полу, — тогда ему приходилось судорожно хвататься за перила, чтобы удержаться, — и изредка бросал искаженный ужасом взгляд назад, высматривая освещенные лунным светом участки галереи, чтобы удостовериться, там ли еще находится тень.

Оказалось, тень изменила свой прежний замысел: вместо того, чтобы продолжать преследовать мальчика, она быстро пошла ему навстречу, явно намереваясь опередить его и первой оказаться у спасительной двери. Фредерик отчетливо видел, что двигалась тень гораздо быстрее, чем он сам.

Он снова повернулся и побежал обратно, лишенный возможности избрать какой-то иной маневр, и с каждым поспешным, бегущим прыжком из груди его вырывались короткие, слабые, тоненькие, похожие на всхлипывания вопли. Он больше не спотыкался и не поскальзывался. Инстинкт самосохранения явно подсказывал направление движения и избавлял от ошибок, а пронзительное отчаяние наполняло мышцы ног дополнительной силой и точностью.

Теперь он уже точно знал — сам не понимал, как пришло к нему это знание, но все же знал, что преследовавшая его тень была тенью самой Смерти. Ей хотелось забрать его к себе и положить рядом с другими мертвецами, которые лежали под холодным полом склепа.

Фредерик вернулся на свое прежнее место, откуда он начал свой бег — на диаметрально противоположном двери участке галереи… И тень оказалась там же, где была раньше, — у того же прямоугольника двери. Обессиленный и едва дыша, он рухнул на скамью, но по-прежнему не отрывал взгляда от маячившей вдали мрачной тени. Казалось, она вновь замерла на одном месте. К ней вернулась прежняя неподвижность.

Затем до него снова донесся тот же голос — спокойный и на сей раз почти уговаривающий: «Пройдите сюда!…»

Она словно увещевала его, внушала мысль о том, что если он пойдет дальше, то все снова будет в порядке и ему не придется ни о чем беспокоиться.

Но Фредерик знал, что это ловушка. Он не пойдет туда. Он будет продолжать цепляться за жизнь, покуда у него хватит сил, пока будет оставаться хотя бы малейшая надежда. Ведь голос потерял еще два слова из своей прежней фразы. Может, он продолжал звать его все то время, пока Фредерик бежал, и