Сад утрат и надежд - Хэрриет Эванс

– Да, помню, – тихо ответила Лидди.

– Но теперь я буду переживать за тебя. Когда у тебя срок? – спросила она, и Лидди вспыхнула и покраснела. – Может, я и старая дева, Лидди, но у меня есть глаза. Твоя фигура пополнела не из-за сладостей, которые тебе приносит Нед. У тебя будет ребенок, и довольно скоро, я угадала?

– Ой, – смущенно сказала Лидди и встала. – Я… я не знаю… я не была у доктора. Нед хочет позвать какого-то доктора по фамилии Трупп, а мне не хочется видеть человека с такой фамилией. И вот еще что. Я хотела поехать в город к старому доктору Форсайту, хоть мне сама мысль о…

– Да-да, я понимаю тебя. И что он сказал?

– Он не ответил на мои письма. Тогда я поехала к нему в Мэрилебон и слышала, как он сказал своей помощнице, чтобы меня не впускали. – Лидди оперлась о стену, и свет из окна подчеркнул ее увеличившийся живот. – Он лечил нас с детства, а тут даже не захотел меня видеть. Значит, вероятно, отец запретил всем своим знакомым общаться с нами. Как ты думаешь? Неужели Брайант до сих пор командует в доме?

– Не знаю, – спокойно ответила Мэри. – Мне даже думать о них не хочется до сих пор. И еще долго так будет.

– Когда-нибудь они получат по заслугам, не бойся, – сказала Лидди. – Нед не понимает, почему я иногда кричу во сне и не могу остановиться, даже проснувшись. Тот дом. Когда я вспоминаю ту комнату… – Она прижала руку к горлу. – Иногда я, например, слышу конское ржание и вспоминаю тех лошадей, что останавливались возле «Фляжки». Когда мне позволяли открыть ставни, я смотрела на них часами, голодная и замерзшая, навалившись на край подоконника так, что у меня болели ребра. Теперь я вздрагиваю, когда заржет лошадь, и мне становится плохо. Ну, ты меня понимаешь.

– Да… Ой, Лидди. Не мучай себя!

– Или тапиока. Если миссис Л. готовит тапиоку, мне приходится уходить из комнаты, потому что боюсь упасть в обморок. Мне бывает стыдно за себя – но я не могу объяснить ей причину. – Она засмеялась. – Разве она сможет меня понять?

– Конечно, нет. Я уверена, что это не поймет никто, даже Нед.

В очаге дымило и гасло полено.

– Знаешь, мне хочется узнать, не перебралась ли Брайант в какую-нибудь другую семью; может, она навредила и им тоже. Но нас она не смогла сломить. Знаешь, я часто думаю об этом. Однажды, когда ужасно скучала по тебе и была близка к отчаянию, Далбитти процитировал мне изречение из Корана: «Бог никогда не посылает испытание тяжелее, чем ты можешь выдержать». Этот человек знает все. – У ее ног заскулила собачка. – Тут неприятно, когда дымят дрова, – внезапно сказала она. – Я хочу подышать свежим воздухом! Давай прогуляемся до Хэм-Хауса и посмотрим на реку. – Лидди встала и надела накидку с капюшоном. – Он шевелится у меня в животе, Мэри! Это так странно! – Она распахнула дверь, и Офелия с тявканьем выскочила наружу.

После сумрачного, затхлого дома их опьянил свежий весенний воздух. Держась за руки, сестры шли к Хэм-Хаусу, поблескивавшему под серебристым мартовским светом.

– Я часто напоминаю себе – я свободна, мы все живы. – Она повернулась к Мэри: – Мы еще посмеемся над Брайант, моя дорогая.

– Я тоже надеюсь на это, – Мэри кивнула и крепче сжала руку сестры. – Можно я приеду и завтра? Мы с Пертви будем здесь четыре дня, а потом вернемся в Париж.

У Лидди помрачнело лицо.

– Только не завтра. У нас гости – Далбитти приедет к нам на чай.

– Я знаю, – робко сказала Мэри. – Пертви сказал мне, потому что он надеется повидать его у вас, если вы не против.

Лидди склонила голову набок. Мери решила, что она глядела на Офелию, гонявшую вдалеке уток вокруг пруда. Но потом она обратила внимание на ее лицо.

– Милая сестрица, Далбитти женился на прошлой неделе, – сообщила Лидди.

Мэри запрокинула голову и взглянула на верхушки деревьев.

– Я… о, понятно. Какая чудесная новость. – Она грустно улыбнулась. – Пожалуйста, Лидди, передай ему мои поздравления.

– Ох, дорогая моя, – Лидди повернула к ней свое расстроенное лицо. – Нет, я просто убита этим известием и страшно злюсь на тебя! Ох, прости меня, Мэри! Но я хотела сообщить тебе об этом с самого начала. Он признался Неду, что расторг бы свою помолвку и сделал тебе предложение, но только ты ясно сказала ему, что никогда не выйдешь замуж! Но ведь это неправда, а?

– Это правда, дорогая моя.

– Мэри! – Лидди даже топнула ногой от возмущения, забрызгав грязью их юбки. – Господи, какая ты глупая. Ты могла бы стать женой Далбитти!

– Лидди. – Мэри огорчилась, чувствуя, как далеки они сейчас друг от друга – дальше, чем сотни миль от Парижа до Лондона. – Я не такая, как ты.

– Я понимаю, но…

– Ох, моя милая сестра, – мягко сказала Мэри. – Я не могла поступить иначе! Мы едва знали друг друга.

Они вышли к полноводной, стремительной весенней реке. Офелия залаяла, и Лидди взяла ее на поводок.

– Он… он сказал Неду, как с первого взгляда понял, что хочет жениться на тебе.

– Понимаешь, о – я… я никогда не выйду замуж. – Мэри заморгала, скрывая боль, которую ей причиняли эти слова, тяжелую боль в глазах. – Лидди, когда я думаю о домашнем хозяйстве, собаках, детях, чаепитиях – я не могу этим заниматься.

– Это все из-за отца и той ужасной женщины, будь они прокляты. Ты и так этим занимаешься у Пертви, – резко возразила Лидди, и сестры взглянули друг на друга, стараясь понять, что думает каждая.

– Я вынуждена это делать. Без меня он умрет. Он все равно умрет так или иначе, но я помогаю ему жить. Пожалуйста, Лидди, пойми меня, я… я не могу… Я желаю ему счастья. Он лучше всех мужчин на свете.

– Ох, Мэри. Он ужасно несчастный. Он согласился на это ради своей семьи – он их единственная надежда, он обеспечивает мать и братьев с сестрами в Пертшире. Но я видела ее. Роуз. Ой, она совершенно не подходит ему, совершенно, Мэри! – Ее глаза наполнились слезами. – Я всегда думала, как было бы чудесно, если бы мы с тобой, Нед и Далбитти были вместе, а наши дети росли бы где-то рядом. Как было бы чудесно!

– Редко все бывает так, как хочется, – заметила Мэри. С тяжелым сердцем она глядела на грязь под ногами и не решалась добавить что-то еще. Ей вспомнились последние слова матери, обращенные к ней, когда Мэри уносили из ее комнаты, от смертного одра к жизни. Мать тогда взволнованно прошептала: «Никогда не выходи замуж, птичка моя». – Дорогая моя, все это не имеет значения. Давай пройдемся еще.

1893. Лето

Однажды утром на рассвете Лидди разбудил жалобный плач Элайзы. Она вынула дочку из колыбельки и поднесла к груди, глядя с каким-то абстрактным отчуждением, как младенческий рот искал шершавый, влажный, вытянутый сосок, нашел и принялся сосать. Лидди поглядела в окно ее крошечной спальни.

С прошлого лета это был первый по-настоящему теплый день. Над головой сияло синевой небо, на ветвях деревьев набухали почки. Сосущие движения ротика Элайзы убаюкивали Лидди, возвращали ей покой. Она вытерла глаза свободной правой рукой: впервые за много дней, недель она чувствовала себя по-другому и потом поняла, в чем дело. Она поспала. Она поспала чуть больше пяти часов. Не удивительно, что Элайза проголодалась. Она чуточку подвинулась, и возле нее что-то зашуршало. Она увидела, что это было письмо Неда.