Большая игра Слепого - Андрей Воронин

– Проходи, Владимир Адамович, присаживайся.

Кофе, – тут же приказал Потапчук по селектору.

Полковник устроился напротив хозяина кабинета, положил перед собой папку, а сверху положил сжатые в кулаки руки.

– Ну, что скажешь нового, Владимир Адамович?

Как продвигаются поиски картин?

Полковник посмотрел на генерала и неопределенно пожал плечами.

– Ничего утешительного, Федор Филиппович.

– А что так?

– За какую ниточку не потянем, она обрывается.

Хранитель убит…

– Ты имеешь в виду Круглякова?

– Да, его. В музее за ним ничего подозрительного не замечали. В его доме произвели обыск, нашли деньги.

– Много? – поинтересовался генерал.

– Пятнадцать тысяч долларов.

– Деньги небольшие, – заметил Потапчук.

– Небольшие для кого?

– По нынешним временам небольшие.

– Но для Круглякова это огромная сумма. Это же его зарплата за несколько лет.

– А он ничего не продавал – дом, участок, дачу, автомобиль?

– Нет, Федор Филиппович, – покачал головой полковник Хохлов, – мы проверили все. Никаких сделок Кругляков за последние два года не совершал, ничего он не приобретал, ничего не продавал.

– Выходит, эти деньги, скорее всего…

– Да.

– Тогда встает вопрос, – сказал Потапчук, – кто эти деньги ему заплатил?

– Да, именно этим вопросом я и занимаюсь. Но ниточка, как вы понимаете, Федор Филиппович, оборвана сознательно.

– Я понимаю… Вот у меня список художников, – генерал показал на распечатку, лежащую на столе прямо перед ним.

– Такой же список есть и у меня, я проверил.

И знаете, что интересно, Федор Филиппович?

– Ну, говори, полковник, не тяни, наверное, у тебя есть какая-то важная информация.

– Информация важная, но она ничего хорошего нам не обещает. Видите, под номером третьим Олег Иосифович Брусковицкий, шестьдесят пять лет, реставратор?

– Да, вижу.

– Так вот, реставратора Олега Иосифовича Брусковицкого тоже нет в живых.

– Отчего он умер? – спросил генерал.

– Трагически погиб, и мастерская его сгорела, и он сам сгорел. Причины пожара не установлены, и дом был старый, деревянный, мог вспыхнуть от любой искры…

– Когда? – нетерпеливо спросил Потапчук.

– Не так давно. А вот еще одно заключение экспертов, – полковник, отбросив две страницы своей папки, подал генералу лист с печатью и подписью.

Генерал быстро просмотрел бумагу.

– Я так и знал, – пробурчал он.

Полковник повернул голову, ожидая услышать от Потапчука что-то очень важное.

– Я так и предполагал, – повторил генерал.

– Что вы имеете в виду, Федор Филиппович? – спросил полковник Хохлов.

– Я знал, я сразу понял, это дело рук профессионалов. Все концы, все хвосты, все ниточки они обрывают.

– Вы говорите, «они»? Значит, вы предполагаете, их несколько?

– Может быть, – глубокомысленно заметил генерал Потапчук, – может, несколько, а может – один, но умный и опытный. Конечно, не обошлось без помощников.

– Скорее всего.

– А директора Смоленского музея проверили? – сдвинув брови, спросил генерал Потапчук и пристально взглянул на полковника Хохлова.

– Проверили. Проверили все, что смогли. Вполне порядочный мужик. А самое главное, Федор Филиппович, этот самый Петр Петрович трусоват, и ни на какие незаконные дела он бы не пошел. Когда мы приехали в Смоленск, он все наши бумаги, все допуски, разрешения и даже наши с Митрохиным удостоверения проверил. Ужасный трус.

– А не могли его вынудить, прижать через жену, детей, родственников? Да мало ли как можно повлиять на человека. В конце концов, его можно запугать…

– Нет, не похоже. Он вне подозрений. Митрохин и сейчас в Смоленске, там все чисто. Мы проверили весь персонал музея, по всему получается, что доступ в хранилище и к коллекции барона, как его там…

– Фон Рунге, – напомнил Потапчук.

– Да, да, фон Рунге.., имел только Ипполит Кругляков. По свидетельствам сотрудников, он не раз ходил туда.

Тем более, была угроза, что коллекцию может затопить.

У них там обычно весной поднимаются грунтовые воды, вода начинает просачиваться в хранилище… Короче говоря, этот Кругляков, по утверждению сторожей и охранников, а также смотрительниц, сам лично коллекцию передвигал от одной стены к другой, мотивируя тем, что боится затопления. Один, без помощников.

– Значит, передвигал?

– Передвигал, – спокойно сказал полковник. – Инвалид, а не просил ни у кого помощи.

– Выходит, он и заменил картины?

– Насколько я понимаю, Федор Филиппович, – сказал полковник Хохлов, – дело вот в чем. Картины подменили не все сразу, а постепенно – забирали по одной-две, затем заменяли их поддельными и выносили следующие. И продолжалось это, судя по всему, два года – с тех пор, как Кругляков стал главным хранителем. Так что операцию эту кто-то готовил долго и тщательно…

Генерал Потапчук вот уже час как находился на службе. Он приехал раньше своих сотрудников, но не для того, чтобы проследить, кто и когда появляется на рабочем месте. Слишком много у него было дел, да и своим ранним появлением он подавал хороший пример.

Его люди никогда не опаздывали, хотя плохого слова за небольшое, не нарушившее ритм работы опоздание никто никогда от Федора Филипповича не слышал.

С утра Потапчука одолевало какое-то странное предчувствие. Оно обычно появлялось, когда генерал просыпался не постепенно, а сразу, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо: «Вставай, Федор Филиппович, дела ждут!» или тихонько толкал в бок.

Так произошло и сегодня. Вообще-то генерал Потапчук не ожидал на сегодня завершения ни одного из дел: все находились в стадии разработки или только-только начинались. Самой большой головной болью Федора Филипповича оставалось дело с подмененными картинами из коллекции барона Отто фон Рунге. Информации собрано было много, но все известные факты ни на йоту не приблизили генерала и его сотрудников к ответу на вопросы: кому и на кой черт понадобились восемь полотен, о которых не вспоминали полвека?

Вчера директор ФСБ четвертый раз за последние дни собрал оперативное совещание. На сей раз он уже вообще никого не стеснялся, стучал кулаком, багровел, вскакивал из-за стола, нервно расхаживал рядом с притихшими сотрудниками.