Две полоски для мажора - Алёна Черничная

Очутившись в опостылевшем холле, уверенно направляюсь к лестнице на второй этаж, надеясь, что Лика не сильно обиделась за мое опоздание.

— Марк Викторович, — окликают меня с ресепшн, — а... вы куда?

Обернувшись на первой ступени, удивлённо веду бровями. Что за глупый вопрос?

— К своей жене.

Администраторша хлопает наращёнными ресницами и явно в замешательстве:

— Но ее выписали.

— Знаю. Поэтому и приехал за ней.

— Так ее забрали уже, — глаза девицы округляются.

Теперь хлопаю ресницами я. Причём обескураженно.

— В смысле? — схожу со ступенек и медленно двигаюсь в сторону стойки ресепшн. — Кто?

— Женщина какая-то.

— Какая на хрен женщина? Вы чего мелете? — невольно процеживаю через зубы. Что за цирк тут происходит? — Где Громова?

Администратор нервно сглатывает под натиском моего взгляда, начиная мямлить.

— Женщина представилась ее матерью. Мы позвонили в палату к вашей жене, она разрешила ее пропустить. А потом они вместе и уехали отсюда.

Мотнув головой, взъерошиваю волосы ладонью. Ничего не понимаю. Какая мать? Моя мама точно сейчас находится у себя дома.

— Подождите, — ещё больше впиваюсь взглядом в девушку с ресепшн. Борюсь с желанием грубануть по полной. — А женщина такая, — руками изображаю волосы над своей головой, — рыжая?

И одного утвердительного кивка администраторши хватает, чтобы мне взорваться. Сука! Да что за хрень происходит?

— Куда они поехали? — рычу, сцепив зубы, и лезу снова за мобильным в карман куртки.

— Марк Викторович, я не знаю, — растерянно пожимает плечами девушка, а из-под стола стойки достаёт самый обычный бумажный конверт. — Но нам сказали, что вы приедете за этим.. .вот...

Она протягивает его мне, пока мне в ухо опять летит «Абонент не абонент».

С нехорошим, грызущим чувством забираю конверт. В груди все костенеет, когда ощущаю в нем вес. Я вот сейчас абсолютно не готов к ещё одним гребаным сюрпризам.

Но вскрываю конверт без раздумий. И, наверное, мой мат слышит вся клиника.

У меня в руках оказывается обручальное кольцо Лики.

Несколькими часами ранее...

Аккуратно складываю в сумку все, что ещё не успела сложить и поглядываю на часы, висящие над дверью в мою палату. Меня наконец выписали, осталось только освободить койко-место и дождаться Марка.

Ещё никогда так сильно не нуждалась в его присутствии рядом.

С самой первой секунды того кошмара я нахожусь словно в густом тумане. И только сейчас получается немного из него выплывать. Хоть в груди и тлеет какая-то давящая тревога.

Справившись со сбором вещей, я наконец-то меняю эту угрюмую белую больничную рубашку на свободный свитер, скрывающий пояс джинсов, болтающийся на моей талии. Бросаю настороженный взгляд на зеркало у стены и делаю к нему шаг. Оттуда меня дублирует что-то угловатое, худое и со взлохмаченными рыжими прядями, безжизненно лежащих на плечах. Собираю волосы в высокий хвост и решаю больше не заглядывать в поверхности, умеющие отражать.

Но глаза предательски смотрят лишь в одну точку на зеркале, скрытую под тяжелой вязкой свитера. Мне нужно еще время привыкнуть видеть себя. не беременной.

Трель стационарного телефона на прикроватной тумбочке разрезает тишину палаты. Вздрагиваю, отлипая взглядом от своего отражения и попятившись к кровати, тянусь за звонящей трубкой:

Да.

— Анжелика Александровна, к вам посетитель, — оповещает меня голос администратора.

Хмурясь, присаживаюсь на кровать и поднимаю взгляд на часы. Странно? Еще больше часа до нашей встречи. Да и зачем Марку так официально заявлять о своем приходе? Всю неделю он появлялся у меня без всяких предупреждений.

— Скажите моему мужу, что он может подняться. Я уже готова, — отвечаю недоуменно.

— Это не Марк Викторович. К вам посетительница. Представилась Соболевской Натальей.

Я ошарашено чуть ли не подпрыгиваю на кровати.

— Мама? — не сдерживаю удивлённый возглас.

— Нам пропускать ее к вам?

Я настолько сбита с толку ее появлением, что даже не нахожу времени обдумать надо мне это или нет. Просто растерянно даю своё согласие. И не менее растерянно жду ее появления.

Я совершенно не помню, чтобы мы хоть как-то обговаривали нашу встречу. Особенно здесь, в стенах клиники. Все чем я ограничилась в общении с мамой - один короткий звонок без подробностей произошедшего. Всего несколько невыносимо тяжёлых фраз. И в ответ такое же невыносимое «я сожалею». А теперь ее решение заявиться ко мне прямо сюда, мягко говоря, обескураживает.

— Лика, девочка моя. Как ты? — мама ещё толком не переступила порог палаты, как уже посыпались причитания, и я оказываюсь сдавлена в материнских объятиях, едва успев привставать с кровати.

— Ты как здесь оказалась? — отлипаю от нее.

Осматриваю маму с головы до ног, будто бы это может быть не она. Но нет. Знакомое черное пальто, брюки и сочный зеленый шарф, подчеркивающий рыжий цвет волос, собранных на затылке.

— Доченька, — она словно и не слышит моего вопроса. Ее ладони ощупывают меня со всех сторон: руки, плечи, шея, голова, а взгляд, неожиданно обеспокоенный, бегает по моему лицу. — Бледная такая, худенькая... Я так переживала.

— Мам, ты какими судьбами? — повторяю вопрос уже твёрже.

— Я за тобой приехала, Лика.

Она проговаривает так легко, как будто это прописная истина. А меня коробит от фразы «за тобой».

— Спасибо, — выдавливаю из себя и усаживаюсь обратно на кровать, рядом с лежащей на ней собранной сумкой, — но Марк скоро должен приехать. Я думаю, что мне проще добраться домой с ним.

— Солнышко мое, давай поговорим, — расстегнув пальто и стянув шарф, мама отодвигает мои вещи, кладет на их место свою сумочку и садиться рядом.

— Извини, но не думаю, что сейчас удобный момент. Мы договорились с Марком, что...

— Об этом-то и разговор. Он не приедет. Поэтому я здесь, — твердо заявляет она.

— Это как? — та самая тревога внутри меня становится еще ощутимее. — С ним что-то случилось?

— Лика, ты же у меня уже девочка взрослая и сообразительная. И то что я тебе сейчас скажу. — мама вздыхает, уводя взгляд в сторону. — Марк сам попросил меня приехать сюда.

— Почему именно тебя?

— Потому что ты поедешь домой. К нам домой. Обратно.

Я хмыкаю, не сдержав смешок. Это шутка? Молчу на заявления мамы, потому что они какие-то дебильные. В ответ на мое молчание она лишь разводит руками: