Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

воинства ислама. Когда я вошел в скромную комнату, он сидел в обществе Айши, самой любимой из своих жен, если не считать умершей Хадиджы, и плакал, закрыв лицо левой рукой. Я в изумлении остановился на пороге:

— Мир тебе, о Мухаммед! Что это я вижу? Неужели апостол божий плачет от слабости человеческой?

— Нет, Халид, — ответил он, поднимая залитое слезами лицо к свету лампы. — Не апостола божия ты видишь плачущим, но человека, который горюет о потере друзей, которых больше нет. Зейд, Абдалла и Джафар, герои ислама, уже в раю и им не нужны мои слезы. Тем не менее, они были моими друзьями, и поэтому как друг я оплакиваю их. А теперь сядь и расскажи правду о том, что я слышал о твоем вновь обретенном мече.

Он сделал знак Айше, она тотчас же встала и вышла из комнаты, а я сел перед ним на пол и рассказал ему всю историю меча, как уже рассказывал вам, начиная с того момента, когда я вытащил его из алтарного камня Армена, и до того момента, когда я отвоевал его в битве при Муте.

— Воистину, пути аллаха так же таинственны и непостижимы, как и его милости, — сказал он, выслушав меня до конца. — У тебя была удивительная судьба, о Халид, единственное можно сказать, что она будет еще более удивительной. Но теперь слушай, и я расскажу тебе то, что, может быть, покажется тебе еще более чудесным и о чем ты никогда не расскажешь даже самым дорогим из своих смертных собратьев, пока безошибочный голос внутри тебя не прикажет тебе говорить.

Я знаю, что твоя история правдива, хотя, может быть, никто на свете не поверит ей, потому что я был тем, кто устами жреца Ардо показал тебе часть твоей судьбы и смутно предвещал то, что должно было случиться с тобой. Я говорил с тобой в Салеме голосом мудреца Соломона и в образе Амемфиса, последнего из жрецов Исиды и посвященных в древние мистерии, я стоял рядом с тобой на Голгофе, когда Иса висел на кресте, и сказал тебе, что с его последними словами старый порядок мира закончился и троны всех богов опрокинуты.

С тех пор люди, слишком привязанные к старому идолопоклонству, кощунствовали, поклоняясь его изображениям, и осмеливались делать себе идолов из дерева и камня и раскрашивать побрякушки, которые они называли образами невидимого и неназываемого, и поэтому я вернулся на землю в последний раз, последнее из воплощений божественного послания к человеку, чтобы провозгласить миру, что аллах един и что нет бога, кроме бога, и этой истине и ты, Халид, и твои товарищи по вере будете учить этих тупых идолопоклонников мечом, раз они не слышат голоса истины и мудрости.

За это ваши имена никогда не будут забыты, пока правоверные исповедуют аллаха как своего бога и Мухаммеда как его пророка, и пока существует мир, они будут это делать. Может быть, после этой жизни ты проживешь и другие, как жил раньше, и в них ты, возможно, узришь триумф или крах ислама, это будет зависеть от того, будут ли поколения, которые придут после нас, придерживаться веры в чистоте сердца и бескорыстии цели или осквернят ее блудом и пустыми фантазиями.

Если они будут хранить ее в чистоте, тогда истина будет процветать, и у всего мира будет бог Авраама и Мусы, Исы и Мухаммеда, ибо этот бог един, а мы всего лишь его посланники.

Но если из собственных прихотей люди воздвигнут себе других богов и назовут их его именем, тогда много долгих, утомительных веков они будут бороться, слепо двигаясь сквозь борьбу и страдания, через войны, убийства и преследования, пока наконец в нужное для самого аллаха время истина не воссияет над ними, и тогда люди признают, что нет и никогда не было во все века других богов, кроме одного бога, который открыл себя людям согласно их разуму; и когда придет это время, о Халид, будешь ли ты жить новой жизнью на земле или стоять у врат рая в ожидании конца своего пути, вспомни, что сказал тебе Мухаммед, сын Абдаллы, этой ночью.

Он замолчал, а я, слишком пораженный его словами, чтобы сказать или сделать что-нибудь еще, поклонился ему почти до земли и произнес:

— Не мне говорить, когда вещает посланник аллаха. Да благословит аллах тебя, о пророк, и меня, самого малого из его рабов! Я слышал и повинуюсь. Не зря люди будут называть меня «Мечом божьим», ибо, клянусь святым именем аллаха, я буду использовать этот возвращенный мне меч против неверных, пока сама смерть не вырвет его из моих рук!

C этими словами я вскочил на ноги и встал перед ним, чтобы он благословил меня, а затем завернулся в накидку и вышел на равнину за городом, чтобы подумать обо всех удивительных и ужасных вещах, которые услышал, оставив его все так же сидеть молча и неподвижно на полу комнаты.

На следующий день пророк провел смотр своей армии за пределами города. Десять тысяч всадников и двадцать тысяч пехотинцев подняли к небу громогласные крики, когда над его головой развернулось зеленое знамя, и он объявил о намерении лично вести нас в Сирию.

Но и тогда среди нас были предатели и малодушные люди, ибо едва был определен порядок марша, как Абу Суфьян, который, по моему мнению, всегда был предателем веры и тайным врагом пророка, явился во главе пятидесяти лощеных, холеных торговцев города и попросил отложить поход до более подходящего, по их мнению, времени.

Когда они подъехали, я был на коне во главе телохранителей пророка и помню так хорошо, как будто это случилось только вчера, а не более двенадцати веков назад, как Абу Суфьян подошел к пророку, сложив руки, и заговорил фальшивым, льстивым голосом:

— О пророк, как ни велика твоя мудрость, но нам кажется, что твое рвение еще больше, и было бы лучше, если бы твой поход был отложен до прохладного времени года, ибо близка жатва, а поля не убраны, и путь сейчас окажется утомительным, а пески пустыни безводными и жаркими.

— В аду тебе будет еще жарче! — воскликнул пророк, прервав его так гневно, что тот отшатнулся, словно его ударили. — Кто приглашал вас? Возвращайтесь в свои дома, неверные, и ждите нашего возвращения с триумфом! Вы недостойны сражаться за веру. Уйдите, уйдите и больше не оскверняйте мои глаза!

И тогда под насмешки всего войска малодушные ускользнули, чтобы скрыть свой позор дома, а мы,