Эпизоды любви - Сергей Яковлев

Почему-то она была уверена, что он обязательно придет. Придет ее проводить, что бы ни случилось. Она это чувствовала. Чувствовала всем сердцем, хотя даже не представляла, знает ли он о ее отъезде. Они не виделись около полугода с тех пор, как она перешла на другую работу. Почему они расстались? То был в этом виноват? Она старалась не думать об этом, как старалась не думать и о нем. Хотя оказалось, что чем дольше они не виделись, тем чаще она о нем думала. Да и расстались они как-то внезапно, нелепо, на пике эмоций. Она в порыве женской горячности написала заявление, а он, молча, плотно сомкнув губы, подписал ей увольнение. И хотя она почти сразу и пожалела о своем поступке, но уже не могла остаться. И вот теперь, уезжая надолго, а может быть навсегда, ей хотелось сказать ему какие-то теплые слова, которые она никогда раньше ему не говорила, может быть извиниться за свой импульсивный поступок. Сказать по правде, она и не знала, что она ему скажет, если он придет, знала только, что обязательно должна что-то сказать. А может и не сказать, а просто увидеть его еще один раз. Уже несколько раз проводница просила пассажиров занять свои места, но она все оттягивала момент посадки, надеясь разглядеть в толпе его знакомую фигуру.

Они уже минуты три стояли на перекрестке, никуда не двигаясь. Светофор весело перебирал цвета, подмигивая им, то красным, то зеленым глазом, но впередистоящие машины и не думали трогаться с места.

– Что там еще случилось, авария, что ли какая? – пытаясь выяснить причину внезапной задержки, Андрей Владимирович нервно вглядывался в улицу через охапку цветов.

– Сейчас узнаем. Высунувшись в открытое окно, парень перекинулся несколькими словами с водителем, стоявшей в соседнем ряду легковушки. – Эстафета сегодня в честь дня Победы. Сейчас пробегут и поедем.

– И когда они пробегут? Может нам до вечера здесь стоять? Я, наверное, пешком быстрее дойду.

– Да нет, скоро уже. Да вы не волнуйтесь, здесь ехать-то. Один перекресток и два поворота. На машине по любому быстрее будет. Да вот, уже бегут, – водитель указал рукой в направлении перекрестка.

С поперечной улицы на перекресток, с включенным красно-синим проблесковым маячком быстро въехала машина ДПС, и, пугнув два раза сиреной, скрылась в противоположном направлении. За ней, на некотором расстоянии, показались бегуны, а завершала всю процессию карета скорой помощи, также с включенным маячком. Спустя две минуты перекресток ожил, и они продолжили путь.

– Только я не смогу прямо у вокзала остановиться, – предупредил шофер. – Там знак висит.

– Ничего, ты на краю площади притормози, а я быстро выйду. Он заранее достал сотенную бумажку и протянул ее водителю. – Хватит?

– Вполне, – водитель сунул купюру в нагрудный карман рубашки.

Повернув за угол, и резко затормозив, такси остановилось на самом краю привокзальной площади, на противоположной от входа в вокзал стороне. Кое-как собрав в охапку перед собой рассыпавшиеся на коленях цветы, Андрей Владимирович открыл дверцу машины и стремглав бросился через площадь ко входу в вокзал.

Удара он не почувствовал. Серая Волга налетела бесшумно и стремительно, словно огромная хищная птица, поджидающая свою добычу. Удар пришелся в правое бедро. Его резко подкинуло, перевернуло, и он, ударившись головой о лобовое стекло, словно тряпичная кукла перелетел через крышу сбившей его машины, и плашмя упал на асфальт уже за ней. Праздничным салютом взметнулись в голубое майское небо красные розы, и, рассыпавшись в воздухе на тысячу лепестков, легли ему на грудь. Он лежал на асфальте, неестественно вывернув руки и ноги. Слетевшие ботинки валялись поодаль. Он хотел, но не мог подняться. В глазах стояла красная пелена то ли от крови, то ли от упавших на лицо лепестков. Краем угасающего сознания он понял, что умирает, что ему уже никогда не суждено ее увидеть. И от этого ему сделалось так обидно, так неимоверно горько, что слезы выступили на его глазах. А потом навалились боль и темнота, и он потерял сознание. Тоненькой ниточкой земные чувства покидали его, неся конец страданиям, переживаниям и даря успокоение его поломанному телу.

Сквозь бесконечную бездонную черноту, где-то в невообразимой дали, он услышал слабый вой сирены скорой помощи. Постепенно нарастая, звук этот из комариного писка превратился в неистовый вой раненого зверя. Вой этот давил на уши, разрывал барабанные перепонки, выворачивал внутренности, так, что Андрею Владимировичу захотелось закричать – «Да прекратите же, наконец, эту пытку». Но он не ощущал своего тела, не чувствовал рук и ног, не мог набрать воздуха в грудь. Он потерял всяческую ориентацию в пространстве и времени, к тому моменту, когда, кажущийся бесконечным вой, внезапно прекратился. И тут, в наступившей тишине, Андрей Владимирович услышал голоса. Он прислушался. Казалось, люди стояли близко-близко, и что-то обсуждали приглушенными, скорбно-сочувствующими голосами. Боли он теперь не чувствовал. Немного погодя, обретя некоторую уверенность, он медленно открыл глаза. Он стоял посреди площади. Прямо перед ним в серой асфальтовой пыли в белоснежной рубашке, присыпанный алыми лепестками роз, лежал человек, а около его головы багровым ореолом расплывалось кровавое пятно. Вокруг уже собралась изрядная толпа, но никто не пытался ему помочь. Все было ясно и без этого. Внезапно он понял, что не стоит, а как бы парит в нескольких сантиметрах над площадью, что он может разом охватить и всю картину, и в то же время проникнуть в мысли каждого отдельного человека. Он всей душой чувствовал ту скорбь, которую испытывал сейчас каждый из стоящих в толпе. Он поднялся чуть выше, оглянулся, и увидел ее. Он сразу узнал ее тонкую, точеную фигурку. Она стояла на перроне вокзала среди своих друзей, то и дело оглядываясь по сторонам, словно ища кого-то взглядом. Он проник в ее мысли, и увидел, что не был для нее безразличен, и он успокоился. Он поднялся еще выше и увидел в скверике перед театром свою жену. Она стояла в праздничном черном платье, и высматривала его в пестрой нарядной толпе, еще не зная, что уготовил для нее этот тихий весенний вечер. И такое чувство неизгладимой вины перед любимым человеком пронзило его сердце, что он не смог больше этого видеть. Он устремил свой взгляд вверх, желая улететь прочь, но не смог. Все усилия его были тщетны. Казалось это грехи прожитой жизни тяжкими оковами тянули его к земле. В отчаянии он огляделся, и увидел чуть правее и выше