Дети богов - Юлия Зонис

Я почесал основательно заросший подбородок.

— А что там?

— Там…

Некромант, казалось, задумался. Потом ответил:

— Вы помните свою схватку с Червем?

Я кивнул. Откуда он узнал про Червя, спрашивать, я думаю, было бесполезно.

— Так вот представьте, что этот Червь вас проглотил. И сейчас медленно переваривает. Сначала кожу. Потом мышцы и сухожилия. Потом внутренние органы. Потом кости. А вы все это время живы. И когда он вас, казалось бы, уже переварил целиком, и вы отмучились, все начинается по новой.

Я недоверчиво хмыкнул.

— Вы что, Иамен, меня пугаете?

Он посмотрел, казалось, сочувственно — хотя выражение трудно было определить по его заплывшим синяками глазам.

— Я вас не пугаю, Ингве, а предупреждаю.

— Спасибо.

— Не за что.

Тут, гуднув, подъехало наконец такси. Я помог Иамену подняться с крыльца и устроиться на заднем сидении. Когда я уже закрывал дверцу, он придержал мою руку.

— Вот что, Ингве, — сказал он, глядя на меня снизу вверх. — Если вам там станет невыносимо, нестерпимо хреново — повторите три раза мое имя.

— И эта мантра утешит меня в моих печалях?

— Вряд ли. Эта, как вы выразились, мантра призовет туда меня. И я помогу вам выбраться.

Я не понял.

— Почему, Иамен?

— Потому что долг платежом красен.

— Да какой, к Фенриру, долг?!

Он снова попытался улыбнуться.

— Вы, Ингве, уже столько барахтаетесь в паутине судьбы, что пора бы вам уяснить: потянешь за одну ниточку, задрожит вся сетка. Вы спасли мне жизнь…

— Вы мне тоже. Потом, правда, убили…

— Вот именно. Вы мне не должны ничего. Я вам — должен.

Я устал стоять согнувшись, придерживая дверцу машины.

— Счастливого пути, Иамен. Надеюсь, мы больше с вами не встретимся.

Я уже отходил, когда он прокричал мне вслед:

— Еще одно. Там вам придется смотреть вашим левым глазом.

Моим левым отсутствующим глазом?

Такси задребезжало вниз по улице, и я невольно подумал: как он такими руками теперь с катаной… А, в Хель все оно провались! Позову я тебя, когда рак на горе свистнет и Вотан перекрестится.

Да, о стихах. Вернувшись в полицейский участок, чтобы прибрать кой-какое оружие и припасы, я заглянул в бывшую камеру Иамена. Большая часть тетрадки перекочевала в нужное ведро. Я сильно пожалел о своем широком жесте. Подобрал единственный уцелевший листок. И спрятал в карман.

И снова над Будапештом готовилось взойти солнце, окрашивая черные воды Дуная стылой предутренней синью. Я не стал дожидаться открытия подземелья и просто взломал замок. Сделал я это без особого изящества — надо было учиться, пока Нили крутился рядом, а сейчас учиться не у кого. Сигнализацию в здании, по счастью, включить никто не додумался. Если она вообще имелась. И в самом деле, что отсюда можно вынести: пенопластовые копии модернистов? Стенку с псевдопещерными антилопами и охотниками? Фонтан?

Фонтан, кстати, отключен был на ночь. В сухом и отмытом бассейне сиротливо поблескивала медная кнопка-Уроборос. Жрущий свой собственный хвост червяк. Я надавил на кнопку — и, оправив Наглинг на поясе, полез в открывшуюся черную дыру.

На сей раз над маленьким альпийским озерком простирались сумерки, то ли утренние, то ли вечерние — не поймешь. Ни ночь, ни день, так — полусвет. Над долиной нависло нехорошее предгрозовое безмолвие. Парило. Вода металлически поблескивала. Заросли тростника молчали. Небо подернулось серой рябью туч, и я не смог определить, куда смотрит ручка Ковша.

Я подошел к воде, присел на корточки. Давно ли, казалось… По счету Митгарта — семь месяцев, но я не знал, как течет время в отражениях, на самой границе эрликова домена. Вот здесь Ганна выволокла меня из озера — а я ее тогда и не поблагодарил даже. И не видел с тех пор. Вот здесь Иамен приводил меня в чувство: зачем? Лучше бы оставил валяться с полными легкими воды. И Нили был бы жив. И Тенгши была бы жива. Все были бы живы…

В жирной грязи виднелись следы босых ступней. Траву примяло ведьмиными кругами: утопленницы, что ли, водили здесь хороводы? Я опустил руку в озеро и, тихонько плеснув водой, позвал:

— Ганна. Гануся.

Ничто не потревожило свинцового зеркала. Я погрузил руку по самый локоть и позвал уже громче:

— Ганна!

И тут в мое запястье впились ледяные пальцы. От неожиданности я вскрикнул и отшатнулся, однако пальцы и не подумали разжаться. Я пополз прочь от озера. За мной из воды потянулись бледные руки. Над поверхностью возникла вороная мокрая макушка.

— Ганна! — облегченно проговорил я. — Что за дебильные шуточки?

Девушка тряхнула волосами, рассыпала холодные капли и затянула привычное:

— Любый, коханый…

И резко остановилась. Вгляделась в мое лицо. Вскрикнув, протянула руку к повязке… я перехватил и крепко сжал ее ладонь.

— Ингве, миленький, что с тобой сделали?!

Плача, он затрясла меня за плечи. Я вздохнул и потянул ее верх по склону. Слезы так и брызгали из черных глаз. Худенькие плечи вздрагивали, ходуном ходила тонкая спина. Я усадил девушку в траву, погладил мокрые волосы, обнял.

— Ганна, ну перестань. Подумаешь, окривел. Ты что, любить теперь меня такого некрасивого не будешь?

— Дурной, при чем тут это!

Она все же вырвала ладонь, заскользила кончиками пальцев по моему лицу, ощупывая мельчайшие черточки, как будто не узнавая. Не признавая своим.

— Хочешь — иди, — сказал я.

И опустил удерживающую ее руку. Она в ответ охнула, прижалась, спрятала лицо у меня на груди. Я вздохнул. Она подняла глаза.

— У тебя сердце бьется…

— А ты не знала?

— Не так бьется.

Я медленно развязал расшитый ворот ее рубашки, отвел мокрую ткань. Девушка прерывисто вздохнула. Можно было поверить, что и в ее груди стучит неспокойно — не знал бы, точно поверил. Я притянул ее к себе и поцеловал в соленые от слез губы — и она, после секундного промедления, ответила. Я опустил ее в траву. Мелкие стебельки укололи мои ладони, когда я стягивал с ее плеч рубаху. Кожа Ганны была прохладной и чуть отдавала озерной тиной — а глаза, как и всегда, когда мы были вместе, распахнулись на пол-лица, невероятные глазищи, огромные…

Потом мы лежали в траве, обратив лица к затянутому тучами небу. Она нащупала мои пальцы и сплела со своими. Все, как и полагается счастливым любовникам, только сверху сыпался моросящий дождь. Колени девушки, и без того мокрые, покрылись мелкими капельками и стали напоминать листья росянки. Неожиданно она села, тряхнула головой и уставилась на меня сверху вниз.