Кассиопея - Ханна Ким

потому что Чонхо переворачивается на другой бок и кладет на него руку сверху. Мингю задерживает дыхание, когда чувствует, как чужие пальцы скользят вниз по его коже и с легким нажимом обхватывают запястье – в том месте, где он несколько лет назад оставил на руке следы острым лезвием, которые никогда не исчезнут уже. Глупо так было. До чего же глупо.

Так хотел перекрыть одну боль другой. Так хотел заштриховать красными полосами кожу там, где ее сдавливали пальцы человека, который умирал. Который умер давно. Так хотел надломить это ощущение, вывернуть его наизнанку, заменить другим. Красные полосы не помогли – глупо было надеяться, глупо было позволять себе эту слабость.

Сейчас Мингю не чувствует ничего.

Только пальцы Чонхо на своем запястье.

Он медленно поворачивается назад и смотрит на чужое лицо – безмятежное, спокойное. Рядом совсем. Взрослый Чонхо сейчас так напоминает мелкого Чонхо – тоже ворочается во сне, разбрасываясь конечностями, тоже приоткрывает рот, когда спит. Знакомое детское лицо, которое вдруг так резко повзрослело.

(Так ли они похожи на самом деле?)

Мингю отворачивается и зажмуривает глаза до оранжевых кругов под веками и начинает осторожно двигаться вперед, чтобы высвободиться. Хочет просто незаметно исчезнуть и сделать вид, что его тут и не было вовсе. И вроде бы это так просто – выскользнул из-под чужой руки и тихо вышел из комнаты. Так просто, но не получается ни черта, потому что Чонхо напрягается и чуть сильнее сжимает его запястье. А у Мингю воздух в легких вдруг разом исчезает куда-то. Там только вакуум чернющий, который поглощает все его «просто» и «так».

Он лежит, не двигаясь совсем. Смотрит в сторону просвета между штор, чувствует спиной тепло чужого тела. Закрывает глаза.

Время догорает на кончиках пальцев нерастраченными прикосновениями.

12

Мингю просыпается из-за приступа жажды. Он лежит с закрытыми глазами на спине и морщится, потому что сил встать нет совсем. Во рту сухо, как в чертовой пустыне Гоби, и до того противно, что даже сглатывать вязкую слюну не хочется. Он приоткрывает глаза и сразу же щурится от света, который кажется настолько ярким, что того и гляди выжжет сетчатку. Приподнимает голову и со стоном опускает ее обратно на подушку. Чувство такое, что на тебя небо падает, а следом за ним и вся Вселенная. Головная боль не заставляет себя ждать – разрастается пульсацией в висках.

Какой кошмар. Последний раз ему было настолько хреново пару лет назад, когда они надрались с Тэёном, словно черти, распотрошив чуть ли не ящик соджу, накинув сверху пивом. После того вечера Мингю клялся себе, что больше никогда не будет мешать алкоголь в таких количествах, но вот посмотрите на него сейчас – лежит и не может встать, придавленный к кровати сожалением о всех принятых вчера решениях. Не только вчера, но и за всю жизнь, пожалуй. В висках так сильно пульсирует, их вовнутрь вдавливает будто, и хочется придушить себя подушкой, чтобы не мучиться.

У Мингю уходит слишком много времени на то, чтобы поднять себя на ноги. Он бредет на кухню, отстраненно думая, что ему дорога в массовку для какого-нибудь фильма про зомби. Он слишком стар для всего этого дерьма. После первого стакана жажда не становится меньше, поэтому Мингю наливает себе второй, прикладывается к нему губами и застывает. Вспоминает вдруг, что вчера было.

Осознает, что не из комнаты Мина вышел.

Мингю идет обратно так быстро, как позволяют опухшие с похмелья мышцы, и останавливается на пороге комнаты Чонхо, сжимая в руках стакан воды, поверхность которого чуть скрипит от того, насколько он сильно сжал его пальцами.

Чонхо нет. Он один проснулся. Упрощает ли это ситуацию? Нет. Скорее усложняет. Мингю стонет и тихо матерится; шумно отхлебывает воду и бредет в другую комнату – ту, в которой он вообще-то и должен был спать изначально. Какую выносливость нужно иметь, чтобы после такой попойки еще заставить себя куда-то пойти? И главное – куда? Чонхо просто не человек.

Что он подумал, когда проснулся утром и увидел рядом с собой Мингю? Что в принципе можно подумать в такой вот ситуации? Что ответить, если он спросит? Сказать, что на обратном пути комнаты попутал в пьяном угаре, когда встал ночью в туалет? Мингю снова стонет – с оттенком обреченности в голосе – и ставит недопитый стакан воды на письменный стол. Падает на кровать и вжимается лицом в подушку, мысленно желая себе задохнуться. Он больше никогда не будет напиваться, если каждый раз это будет заканчиваться вот так неудобно.

Мингю вытягивает руки вперед и касается левого запястья. И без того опухшие щеки заплывают еще и румянцем. Странная штука это такая – смущение. Мингю с ним не особо знаком был и знакомиться не хотел, но вот – приходится. А лучше бы не. Лучше бы он уснул тогда ночью и больше никогда не просыпался, чем выкидывал подобные финты ушами, которые разумно объяснить ну никак нельзя.

В висках продолжает вспыхивать боль. По-хорошему бы выпить какой-нибудь аспирин, но Мингю понятия не имеет, где в этом доме хранятся лекарства, поэтому он продолжает лежать, прижавшись щекой к подушке, и желать себе скорой смерти, которая избавит его и от похмелья этого, и от необходимости снова смотреть Чонхо в глаза. Он проваливается обратно в сон, перед этим успев подумать, что в понедельник отмутузит сначала Тэёна – за то, что притащил виски, – а потом Сонёля, который не знает меры.

Во второй раз Мингю просыпается уже вечером. За окном темно, и он лежит какое-то время, разглядывая занавески, дергающиеся от легкого ветра из окна. Головная боль утихла, но во рту все такая же помойка. Он допивает оставшуюся в стакане воду и прислушивается – Чонхо явно вернулся уже. Признаться, Мингю не слышит совершенно ничего, даже полоски света под дверью не видит – он просто знает, что Чонхо дома. Это как седьмое чувство, что цветком распустилось на останках шестого.

Желание не выходить из комнаты в ближайшее никогда довольно сильное, но необходимость все-таки выпить таблетку аспирина, залив ее сверху кофе, еще сильнее, поэтому Мингю, глубоко вздохнув, открывает дверь. Со стороны кухни свет действительно не горит – только небольшой светильник в гостиной рядом с креслом, который едва ли освещает одно только его. В кресле сидит Чонхо с ноутбуком на коленях; заметив движение, он резко перестает печатать и поднимает взгляд.

Несколько отвратительно долгих секунд они просто смотрят друг на друга, после