Золушка и Дракон - Елена Михалкова

– Честное комсомольское! – поклялся Сергей. – Я знаю, кто написал письмо. Этому человеку, наверное, было бы забавно прочесть его сейчас, когда двадцать лет остались позади.

– Она, наверное, из Вязников! – сообразила Лиля. – Вы еще встретитесь с этой женщиной?

– Да, и не раз.

Она, не задумываясь, протянула ему письмо:

– Тогда отдайте ей, пожалуйста! Отдадите?

– Конечно. А вам не жалко?

– Но оно же не мое! – возразила девушка. – То есть было мое, пока отправитель оставался неизвестным, но после ваших слов превратилось в чужую корреспонденцию, пусть и неотправленную. Зачем же мне хранить у себя чужие письма? И тем более, перечитывать их?

– Логично.

Сергей сунул письмо в нагрудный карман рубахи и снова обернулся на картины.

– Скажите, – не смогла она удержать любопытства, – а вы не знаете случайно, как сложилась ее судьба? Я понимаю, что вопрос глупый… Извините…

– Случайно знаю, и не за что извиняться. Она вышла замуж за того, кому написала письмо.

– Да?! – Лиля обрадовалась. – Так это же замечательно! И жили они долго и счастливо и умерли в один день?

Сергей посмотрел на нее как-то странно, словно она сморозила несусветную глупость, и Лиля тотчас почувствовала, что выставила себя дурой. Господи, ну конечно! Конечно, они еще не умерли! Уж женщина-то точно, раз он разговаривал с ней раньше и собирается разговаривать вновь.

– Извините, – пробормотала она, и, чтобы перевести тему, спросила: – Вы точно решили насчет картин Олега?

– Боюсь, что да. Но можно мне на всякий случай сфотографировать парочку?

– Конечно, снимайте.

Сыщик немного пощелкал камерой телефона, и они спустились вниз. Бабкину пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о притолоку, когда они вышли из дома.

– Хотите, я провожу вас на ужин, – предложила Лиля. – Все равно мне пока нечего делать.

Они пошли вниз по склону. Солнце уже зацепило нижним краем верхушки деревьев, и облака растеклись вокруг него, точно готовясь к приземлению.

– А где ваша безумная поэтесса? – спросил Сергей. – И ее доблестный братец с топором?

– Григорий уехал, как я вам и говорила, а Лидия – в доме. Творит. Думаете, почему я просила вас идти тише? Она могла поднять шум, даже позвать Клару Ивановну. Впрочем, и Гриша тоже…

– Чудесные у вас родственники, – не удержался Сергей, но тут же сам устыдился своих слов: уж кто-то, а Кувшинка была совершенно ни при чем.

– Не судите их строго, – попросила Лиля. – Они вынуждены жить с Кларой и подчиняться ее безумным требованиям.

– Вынуждены? – переспросил Бабкин. – Э, нет! Ничего подобного! Ваши творческие родственники выбрали из нескольких возможностей самую комфортную. Никто их ни к чему не принуждал.

– Они не могут сами себя содержать!

– Бросьте! Они что, инвалиды? Ваш Гриша даже работает, вы мне сами говорили, и зарплату получает. Просто зарплата у Клары Ивановны нравится им больше. К тому же она предоставляет им прекрасную возможность: не чувствовать себя ничем ей обязанными.

Сергей увидел по ее глазам, что Лиля не понимает его, и пояснил:

– Когда старый Гейдман выплачивал всей своей родне ежемесячное пособие, это была благотворительность в чистом виде. Он совершал доброе дело, ничего не требуя взамен. И я совершенно уверен, что от этого благодеяния все его иждивенцы, за исключением разве что Лидии, чувствовали себя весьма паршиво. Они никогда в жизни не отказались бы от его денег, но никому не приятно осознавать, что ты нахлебник. Вот если бы они отрабатывали – например, писали для него картины, ставили спектакли или сочиняли плохие стихи, тогда можно было бы представить все так, будто он – меценат, а они – творцы, собравшиеся под его крылом. Но ваш недобрый… кто он вам? дедушка?.. В общем, Гейдман не давал им шанса воспользоваться этим фиговым листком, чтобы прикрыть свой срам.

– А вы, оказывается, умеете пользоваться метафорами, – поддела его Лилия, как назло, после слов Бабкина вспомнившая, что прежде Олег никогда не признавался ей, что он получает деньги от мужа умершей матери. Олег рассказывал, что продает картины, плел о состоятельных клиентах, покупающих у него одно полотно за другим, и она только после смерти Гейдмана узнала, что все это – одно большое стыдливое вранье.

– Еще я знаю, что такое консоме, – скромно заметил Бабкин. – Но речь не о моих достоинствах. Клара Ивановна поступила просто: создала для бездельников рабочие места. Обязала всех танцевать вокруг нее канкан в подштанниках и тем самым сильно упростила вам жизнь, потому что все дружно решили, что получают деньги именно за это: за удовлетворение ее прихотей.

– Это неправда!

– Правда. Работенка так себе, но зато платят неплохо. Что бы ни говорили ваши Лида и Гриша… – Бабкин хотел добавить «и Олег», но в последнюю секунду прикусил язык, – их устраивает положение дел.

– По-вашему получается, что сейчас, когда их унижают каждый день, когда ими командуют, обзывают, им есть за что себя уважать? А раньше, выходит, не было?

– Именно так. Марсианская логика, – пояснил Сергей, чувствуя себя специалистом по разуму у гуманоидных форм жизни. – Искаженная.

Лиля остановилась, теребя край рукава. Они подошли к самому берегу озера, от которого веяло холодком.

– Одного не могу понять, – признался Бабкин. – Поэтессу и театрального деятеля содержит Клара, так что они от нее полностью зависимы. Вашего мужа она тоже подцепила на этот крючок. Но вы-то здесь при чем? Почему вам обязательно нужно жить с ними, а не с сыном?

– Потому что так захотела Клара Ивановна, – потухшим голосом ответила Лиля. – Для нее важно, чтобы мы все вместе были свидетелями ее триумфа. Это только моя догадка, но, думаю, она верна. И еще ей нравится сталкивать людей между собой, как кегли, и смотреть, как они падают в разные стороны. Когда я хотела уехать, она сообщила Олегу, что будет давать ему и Гейдманам деньги лишь в том случае, если я останусь. И он запретил мне уезжать.

– Что значит «запретил»? – напрямик осведомился Бабкин. – Вы ему кто, подчиненная? Взяли бы да уехали.

Она остановилась, повернула к нему чистое нежное лицо. Губы зашевелились, но с них не сорвалось ни звука.

– Что?

– Если я не буду вести себя хорошо, мой муж заберет у меня ребенка.

Лилия выдавила из себя эту фразу и сумела совладать с голосом, так что он звучал почти ровно. Но скулы у нее побледнели, и она сразу стала выглядеть больной.

Сергей даже фыркнул от удивления:

– Кто вам сказал такую чушь?!

– Это не чушь, – каждое слово давалось ей все тяжелее, она выжимала из себя короткие предложения, обрубая их. – Мне подтвердил юрист. И мать предупреждала.