Час скитаний - Алексей Алексеевич Доронин

жилец. Но он каждый раз поднимался, отлёживался и возвращался к жизни, заработав лишь новые шрамы. Купца-бизнесмена, короля гирек и безмена – из него не получилось.

Месяц был батраком, практически рабом у крестьянина рядом с Тверью, который держал его на гнилой картошке и воде, жить пустил только в свой хлев, а за сломанную лопату побил так, как мало кто бьёт даже собаку. Батрачить у него оказалось почти так же тяжело, как находиться в лагере на расчистке шоссе у «сахалинцев».

Потом Сашка отплатил тому крестьянину, спалив все надворные постройки, даже туалет. Дом не тронул – детей пожалел. Так уж почему-то получалось, что огонь часто следовал за ним по пятам, иногда он сам был причиной пожара.

Были и нормальные фермеры-селяне, у которых он обитал. Такие вкалывали наравне с работниками. Но и с себя, и с других требовали много, а Младший любил поспать хотя бы до десяти часов. Привычка из бродячей жизни, когда кроме голода и холода тебя никто не гоняет. Дочь одного фермера, тоже Лена (но уже не на Урале, а в Подмосковье), вроде как оказывала ему знаки внимания, но он не сошёлся характером с её мамой, которая говорила, что такого лодыря ещё поискать. Пришлось уехать. Что поделать, он считал лень привилегией умных людей, которые хотят оптимизировать трату сил и приложить свои таланты к чему-то, что двигает цивилизацию вперёд. В том, чем ему хотелось заниматься, он бездельником не был. Мог и про сон забыть, когда путевые заметки писал. Давно уже после первого еженедельника понадобились несколько новых. Но была ли от этого польза?

* * *

Вспоминая период с начала похода отряда «Йети» и до нынешних времён, Младший думал, что ему десятки раз несказанно везло. Полагалось быть убитым в первом бою. Или в последнем. Ещё он мог умереть на допросах. Или повеситься в одиночной камере, куда его засунули, ещё не зная, что он настоящий враг и диверсант. Или быть зарезанным сокамерниками в общей. Которые не идейные враги СЧП, а простые бандиты. Или забитым до смерти надсмотрщиками-«воспитателями», такими же бандитами. Или умереть от того, чего Александр обычно избегал, – непосильного труда.

Или уже после бегства с великой стройки к югу от Старой Столицы, Калачёвки, – скончаться от ран и истощения и оставить свои кости в корявом послевоенном лесу.

Но через полгода после первой попытки он снова попытался зайти на территорию Орды. И только тогда до него с опозданием дошло, что всё бесполезно. Что Виктор теперь живёт далеко на юге, в Краснодаре или на Кубани. Там его престол. Что его охрана работает как часы. Что на людях тот показывается редко. И ходят слухи, что не всегда в мундире и плаще на трибуне стоит сам Уполномоченный, а не двойник. И что в одиночку никогда не сделать того, что не сумел отряд в сотню с лишним человек. А никто не поможет.

Тогда он плюнул и зарыл топор войны. Повернул на север, а потом на запад. И вышел к людям уже как бродяга, а не как мститель. Стал жить-бомжевать и добра наживать, ха. Постепенно добравшись аж до Подмосковья. Там, где об Орде хоть и слышали, но ей не подчинялись. А чаще и вовсе не слышали. Там он начал просто жить.

Хотя, может, какой-то «хитрый план» и был в его голове, ещё более наивный, чем стратегические построения Пустырника и братьев Красновых. Типа такого: окрепнуть, набраться сил и всё равно попытаться навалять ордынцам, убить Виктора и освободить деда и сестру. Теперь, по прошествии лет, ему было даже смешно об этом вспоминать.

Потому что время шло, а он так и не чувствовал себя окрепшим. Наоборот, казался себе измотанным, как загнанная лошадь. Хотя вроде был теперь не рабом и не пленником. От жизни собачьей начало портиться здоровье, выпало несколько зубов, слава богу, что не передних. Несколько раз он сильно простужался, дважды ломал кости, а уж сколько раз травился – не вспомнить. Жизнь одиночки была не сахар. Самого сахара он тогда не видел.

Одно время Саша даже пытался стать охотником. Но это у него получалось неважнецки. Повадки зверья худо-бедно изучил, но не везло. Стрелял он хоть и довольно метко, но с реакцией было слабовато. Живность оказывалась проворнее, чем он и его пули. Не хватало добычи, чтобы ноги не протянуть даже в сезон. По уткам и белкам промахивался. Добывал только собак. В зайца попасть обычно не мог, тот ускакивал, зараза, будто дразнясь. Лишь больных ушастых подстреливал, избавлял от мук. Ловил рыбу. Мало, хватило бы только собаку мелкую или кошку прокормить. А чтобы запас создать, насолить – об этом и речи не было.

Здесь, «в Европе», с добычей было паршивее, чем в Сибири. Ещё хуже только в мёртвых землях Урала возле Челябинска.

В Кузбассе водились кабарга, рысь, волк, заяц, косуля, соболь, норка. Это если книжкам верить. А по сути, тоже не очень разгуляешься.

Потому что в Кузбассе леса не ахти какие, но если не лениться и пройти дальше на восток, к Красноярску и Иркутску, или на юг, в Горный Алтай, то начинались настоящие таёжные просторы… хоть дед и говорил, что их площадь уменьшилась в десять раз, и от настоящей тайги остались только жалкие островки. Но даже эти островки поражали воображение. И могли прокормить не одну тысячу охотников. Нормальных охотников.

Тут же лесов почти не было… и живности, в общем, тоже. Видимо, экология даже за полвека не восстановилась.

А может, он родился не под той звездой. Или уж очень у него были кривые руки.

Ни в чём особых успехов не добился. Хотя, может, он хотел от жизни слишком многого? Хотел движения вперёд. Но по нынешнему времени успехом считалась уже возможность следующий день увидеть. А Александр хотел положительного итога расходов и доходов.

Его успехом было только поддержание жизни в теле. А ведь когда-то у него была другая цель. Но он её давно отринул и высмеял, заставил себя забыть.

Так было до тех пор, пока Саша не набрёл на это место. Северную Пальмиру. Хоть и без пальм. О нём он услышал от коллег в Подмосковье – бродячих торговцев. О том, что где-то на Северо-Западе есть «канализация», он услышал ещё возле Ростова. Они имели в виду – «цивилизация», и Саша их правильно понял. Он отправился туда, вдоль автотрасс и железных дорог. Если хоть что-то могло помочь ему победить Орду, думал он и