Поменяй воду цветам - Валери Перрен

Портье ответила, что в это время года ресторан работает только по выходным, но она может подать нам салаты и клубные сэндвичи в номер.

Мы ни слова не говорили о номере.

Она протянула нам ключ, не дожидаясь ответа. Ключ от № 7. И спросила, какое вино мы предпочитаем – белое, красное или розовое. Я посмотрела на Габриэля: спиртное выбирал он.

Последним был вопрос о том, сколько ночей мы проведем в отеле, и тут ответила я: «Пока не знаем…» Она проводила нас до номера, чтобы показать, где зажигается свет и как включается телевизор.

На лестнице Габриэль шепнул мне на ухо: «Мы похожи на влюбленных, иначе она не предложила бы нам номер».

Комната оказалась бледно-желтой. Цвет Юга. Администраторша открыла балкон, выходивший на террасу и черное море. Мы почувствовали дыхание теплого ветра. Габриэль бросил пальто на спинку стула, но прежде достал что-то из кармана и протянул мне. Маленький предмет в подарочной бумаге.

– Я пришел, чтобы отдать вам это, и, переступая порог розария, не думал, что мы окажемся в отеле.

– Вы сожалеете, что так вышло?

– Ни на йоту!

Я развернула бумагу и увидела снежный шар. Встряхнула его несколько раз.

В дверь постучали, портье ввезла столик на колесах, извинилась и исчезла так же быстро, как появилась.

Габриэль взял мое лицо в ладони и поцеловал.

«Ни на йоту» стали последними словами, которые он произнес тем вечером. Мы не прикоснулись ни к еде, ни к вину.

Утром я позвонила Полю, сказала, что пока не вернусь, и повесила трубку. Потом предупредила помощницу, что ей придется на несколько дней взять розарий на себя. Она испугалась и спросила: «Кассу тоже?» – «Да», – ответила я и закончила разговор.

Я подумывала о том, чтобы не возвращаться вовсе. Исчезнуть раз и навсегда. Ничего никому не объяснять. Не смотреть в глаза Полю. Трусливо сбежать. Встретиться с Жюльеном, когда он вырастет и будет в состоянии понять.

У нас не было никакой одежды на смену, и на следующий день мы отправились в бутик за покупками. Габриэль категорически воспротивился бежевому цвету и выбрал для меня яркие платья, «богато» украшенные золотыми деталями. А еще босоножки. Я не сделала ни одного шага в подобной обуви – содрогалась при мысли о том, чтобы выставить пальцы на всеобщее обозрение.

Следующие несколько дней, напялив на себя эти диковатые тряпки, я чувствовала себя замаскированной.

Позже я часто задавалась вопросом: что это было – попытка скрыть личность или открытие себя настоящей?

Неделю спустя Габриэлю пришлось уехать в Лион – он защищал в суде человека, обвиненного в убийстве, и был уверен в его невиновности. Он умолял меня составить ему компанию. И я подумала: можно бросить розы и семью, но не обвиняемого в убийстве.

Мы вернулись в Марсель, чтобы забрать машину Габриэля, стоявшую в нескольких улицах от моего розария. Я собиралась оставить пикап с ключами, спрятанными на переднем левом колесе, как часто делала, и сопровождать Габриэля.

Увидев красный спортивный кабриолет, я подумала, что не знаю этого мужчину. Совсем не знаю. Я только что провела с ним лучшие дни моей жизни, но что теперь?

Не знаю почему, но мне это напомнило курортный роман. Знакомишься на пляже с прекрасным незнакомцем, влюбляешься до одури, а в сентябре встречаешь его в Париже, на серой улице, одетого по погоде, и… чар как не бывало!

Я подумала о Поле. О нем я знала все. Он нежный, красивый, тонкий, застенчивый, любит меня, у нас сын. И в тот же момент увидела мужа за рулем его машины. Наверное, он заходил в розарий. Ищет меня повсюду. Бледный, погруженный в невеселые мысли. Он меня не заметил, и я поняла, что сожалею об этом. Почему? Он невольно оставил мне выбор – вернуться к нему или сесть в машину Габриэля. Я увидела свое отражение в витрине магазина, женщину в зелено-золотом платье, другую женщину, не себя.

Я сказала Габриэлю, успевшему сесть за руль кабриолета: «Подожди меня». Дошла до розария. Заглянула внутрь и никого не увидела. Моя помощница была в садах.

Я рванула с места и помчалась, как преследуемый лисой заяц. Забежала в первый же отель, сняла номер и закрылась там, чтобы выплакаться.

На следующий день я вернулась к работе и одежде бежевого цвета, поставила шар Габриэля на прилавок и поехала домой.

Помощница рассказала, что накануне в розарий заходил знаменитый адвокат, сказал, что везде ищет мадам Файоль, и показался ей обезумевшим. «Знаете, в жизни он не так хорош, как на экране, и совсем не высокий!»

Прошла неделя, и газеты сообщили, что мэтр Габриэль Прюдан добился оправдания своего клиента в суде Лиона.

Из всех свидетелей на процессе он помнил только Фонтанеля. Его рожу, жесты, манеру говорить. То, как он был одет.

Адвокат вызвал Алена Фонтанеля последним. После всех сотрудников, пожарных, экспертов, повара. Когда Фонтанель уверенно ответил на вопросы судьи, Филипп Туссен заметил, что Женевьева Маньян опустила глаза. Увидев ее в коридоре суда в первый день процесса и узнав, что в ту ночь она находилась в Нотр-Дам-де-Пре, он сразу подумал: Она подожгла комнату девочек. Она отомстила.

Но сильное беспокойство Филипп Туссен ощутил в тот момент, когда показания давал Фонтанель. «Неужели только меня тошнит от его вранья?» – подумал он и бросил взгляд на лица родителей других девочек. Они вообще никак не реагировали, потому что сами превратились в мертвецов. Как Виолетта. Как директриса на скамье подсудимых, женщина с пустым взглядом, которая слушала свидетеля, не слыша ни одного слова.

Филипп Туссен повторил про себя: Я – единственный выживший. Он чувствовал себя виноватым – смерть Леонины не уничтожила его, как других родителей, как будто Виолетта приняла на себя всю силу удара. И не разделила с ним свою печаль. В глубине души Филипп знал, что от земли его оторвала ярость. Оторвала и держит «над схваткой». Глухая, тяжелая, бешеная, черная ярость, о которой он никогда никому не говорил, ведь Франсуазы рядом не было. Он ненавидел родителей, особенно мать, ненавидел всех, кто ничего не сделал, когда огонь…

Он был плохим отцом. Вечно отсутствовал, притворялся папой, был слишком эгоистичен, зациклен на себе, чтобы одаривать любовью других. Филипп однажды решил, что в жизни его будут интересовать две вещи – мотоцикл и женщины. Все женщины, ждущие «употребления», как зрелые фрукты на прилавке зеленщика. С годами он так «напробовался» соседок, что приятель предложил ему адресок места, где люди забавлялись вместе. Порядочные женщины не влюблялись, не устраивали сцен и приходили туда в поисках того же, чего жаждали мужчины.