Золотой жук мисс Бенсон - Рейчел Джойс

Время совершенно произвольно меняло форму и скорость течения, не спрашивая на то ничьего разрешения. Марджери сутки порой казались неделями, а порой – часами. Она, например, вряд ли могла сказать, когда в последний раз ходила купаться на озеро. На прошлой неделе? Или на позапрошлой? Ее наручные часы вообще встали, как только она сюда приехала. Марджери ничто больше не воспринимала в настоящем времени, кроме того конкретного места, где в данный момент находилась – понимая, впрочем, что и это конкретное место, как только они еще продвинутся вверх по склону, станет казаться ей нереальным. Единственными константами в ее мире оставались Инид и поиски золотого жука.

Инид всегда шла впереди с сеткой для ловли насекомых. Ее пес Мистер Роулингз следовал за ней по пятам и не смотрел ни направо, ни налево. А Марджери тащилась за ними, испытывая мучительную боль в покрытых нарывами ступнях. Ее кожа была настолько обожжена солнцем, что слезала клочьями, хотя она старательно смазывала ее кольдкремом «Пондз», надеясь хоть как-то снова эти клочья прилепить. Но хуже всего приходилось ее блокнотам, обложки которых насквозь пропитались влагой, а страницы приближались к состоянию мягкой пульпы, так что их приходилось разлеплять с превеликой осторожностью, точно отделяя шкурку от перезрелого плода. Хотя, с другой стороны, ей и карандаш-то трудно было держать распухшими пальцами. А еще жара, а еще дожди, а еще укусы бесчисленных насекомых. Единственная радость – циклон пока что ни разу не приходил. И Марджери, сдвинув сурово брови, продолжала идти вперед.

Инид часто говорила о будущем – о том, как Марджери получит место в Музее естественной истории и прославится, став знаменитым коллекционером жуков. Или вдруг спрашивала: «Мардж, а вы уверены, что вам захочется убить этого золотого жука, когда вы его найдете? Нет, я понимаю, как это важно для науки, но просто не представляю, как вы сумеете заставить себя это сделать!»

К концу третьей недели в их коллекции уже имелось три экземпляра редкой разновидности долгоносиков и еще два прыгающих жука, каких Марджери никогда раньше не видела, а также несколько щитоносок. На этот раз мальчишки в дом не влезли, а ждали их снаружи, выстроившись в удивительно ровную шеренгу, и сразу стали предлагать Марджери целую корзину живых пресноводных угрей. От угрей она тут же отказалась. Но мальчишки все равно оставили их в бунгало в качестве подарка. Инид отнесла угрей в ручей, но они все время приползали обратно – их приманивал по вечерам свет лампы-«молнии». Особенно плохо было после дождя: угри заползали в водосточные трубы и застревали там, а потом расползались по всему бунгало. В итоге Инид пришлось поставить в передней комнате ведро, в которое она их собирала и таким образом спасала.

Несмотря на дожди, Инид перестирала и высушила всю их одежду, а также постаралась просушить гамаки. Затем она пополнила запасы провизии и заново собрала рюкзаки. Марджери тем временем накалывала собранные экземпляры, делала зарисовки и записи. Потом они снова потащились на гору.

По ночам тьма в лесу была такой непроницаемой, словно мир обрубили со всех сторон и некоторые его части пропали навсегда. А ранним утром наползали настолько густые туманы, что даже деревьев не было видно. Да и днем солнечный свет, проникая в гущу леса узкими полосками, нарезал подлесок ровными ломтями, точно натянутой проволокой. Инид начала варить из отобранных в странствиях листьев «витаминные супы».

– Мардж, вы не спите? – как-то раз, уже лежа в гамаке, спросила она. – Знаете, а ведь я часто спала с другими мужчинами. Не с мужем. Персу вообще больше парни нравились. Если вы, конечно, понимаете, о чем я. Собственно, получилось так, что парни нам обоим нравились. Понимаете? Иной раз мы их даже ревновали друг к другу.

Марджери слушала ее и изо всех сил старалась не вывалиться из гамака от изумления. Но не вывалилась, потому что застыла в полной неподвижности, пытаясь переварить то, о чем Инид ей только что сообщила.

А в другой раз – и снова уже в темноте – Инид тихо сказала:

– Мужчины не всегда по-хорошему ко мне относились. Понимаете? Даже когда я еще совсем ребенком была. Они и тогда уже не слишком хорошо со мной обходились.

И на Марджери вновь навалилась та старая, полузабытая тяжесть. Война давно закончилась, а страданиям все не было видно конца. Господи, сколько же страданий пришлось вынести людям – и не только видимых всем, но и таких, которые никому не видны, ибо скрыты за дверями закрытых домов и квартир или глубоко в душах. Но, несмотря на свои трагические признания, по утрам Инид все так же выпрыгивала из гамака и принималась накладывать макияж, как всегда пристроив свое карманное зеркальце в какую-нибудь развилку на дереве, а потом варила свой немыслимо крепкий кофе. И Марджери пришла в голову некая простая мысль: таков, видимо, распорядок жизни, что в ней всегда есть тьма, в которой таятся немыслимые страдания, и есть светлый день с дневными событиями и радостями, например, поисками золотого жука, и хотя эти малые дневные радости не могут ни отменить, ни уничтожить чудовищные ночные страдания, они все же не менее реальны, чем те страхи и ужасы, что обитают во тьме. Но излагать свои странные мысли Инид она, конечно, не стала. Ведь то, о чем ночью рассказала Инид, она словно потихоньку опустила Марджери в карман. И Марджери чувствовала, что больше Инид на эту тему говорить не захочет. Так что она попросила Инид налить ей еще чашку кофе и похвалила свою ассистентку за успехи в непростом деле коллекционирования насекомых. («Вы правда так думаете?» – спросила Инид, и губы ее сами собой расползлись в гордой улыбке, а сама она скромно потупилась.) Именно так, сосредоточившись на маленьких достижениях и маленьких похвалах, Марджери сумела продержаться еще несколько дней. И однажды сквозь деревья вдруг блеснул яркий солнечный свет, и перед ними предстало еще одно озеро, пригодное для купанья. На этот раз Марджери не упала, спускаясь к воде, хотя все же довольно неловко поскользнулась.

А за два дня до Рождества Инид, упорно карабкавшаяся впереди, вышла к тому месту, где начинался раздвоенный горный пик, венчавший вершину. Деревья расступились. Красная земля вокруг была странно мягкой и какой-то голой, виднелись лишь растущие поодиночке горные кактусы. Раздвоенная вершина была прямо перед ними, похожая на две ярко-оранжевых каминных трубы. Марджери молча подползла к Инид. Здесь стояла полная тишина, слышался только свист ветра.

– Ур-ра! Мы победили! – завопила Инид. – Мы все-таки поднялись на эту гору, Мардж! Ура-а! – И она подбросила в воздух свою кепку.

Они впрямь имели полное право радоваться: им удалось подняться на вершину горы задолго до наступления февраля, хотя Марджери и боялась, что им это ни за что не удастся; они сумели прорубить тропу сквозь тропический лес от бунгало до самого верха; много дней почти без отдыха, уставая до изнеможения, они поднимались все выше и выше по склону и почти все время смотрели только себе под ноги. Но теперь все то, что столько времени оставалось у них за спиной, стало им видно целиком, во все стороны – весь мир, казалось, лежал у их ног, и этот мир оказался куда более огромным и прекрасным, чем это представлялось Марджери. Бескрайнее море листвы. Среди бесчисленных оттенков зелени проблески красной цезальпинии. Крошечные крыши домишек Пума. Мягкие волокна тумана. Горная гряда, точно бесконечный бугристый позвоночник, протянувшаяся на много миль к югу и исчезавшая где-то за синей линией горизонта. А рядом океан, яркий, как жидкая бирюза. Бледные челки коралловых пляжей и отмелей. Множество островов. Какое-то торговое судно вдали, явно направляющееся в доки Нумеа.