Тайны старой аптеки - Владимир Торин

табличку на веревочке надписью «Закрыто» к двери. Глянув на заклееное газетой окошко над ручкой, он нахмурился — в памяти тут же всплыло то, как он его разбил и все, что этому предшествовало: путь через туманный шквал и пробуждение прошлого хозяина аптеки.

Кузен между тем взялся за рутинные дела: занес все проданные лекарства в книгу учета, на специальном листке составил список того, что нужно заказать и что смешать, после чего отправился помогать мадам Клопп с ее процедурами.

Окинув тяжким взглядом аптечный зал, Джеймс снял фартук, повесил его на крючок и пошел к себе…

…Бутылки и их содержимое. Не всегда то, что в них налито, соответствует тому, что указано на этикетке. Вот и в бутылке темно-коричневого стекла с этикеткой «Коффер. Кофейная настойка», которая хранилась в чемодане Джеймса, плескалась вовсе не кофейная настойка.

Джеймс сделал глоток и поморщился. Вкус был терпким, от содержимого бутылки чесалось нёбо, а горло скребло, как будто он проглотил горсть мелких колючих крошек.

Он выпил свою не-кофейную настойку не по расписанию и больше от злости и из духа противоречия — как некий вызов кузену.

Лемюэль заглянул к нему в комнату после того, как вышел от мадам Клопп. Он принес ужин: старуха использовала очередной отвратительный рецепт своей матушки и приготовила паучье рагу — среди овощей в вязком буром соусе проглядывали их длинные тонкие ноги.

Поставив поднос на комод, кузен повернулся к Джеймсу — весь его вид говорил о том, что к ужину прилагается пересоленная порция ворчания.

— Я слышал бормотание из вашей комнаты, — сказал он. — Уже не впервые, Джеймс. Вы разговариваете со своим чучелом?

— Мы, Лемони, — очень странные люди, — ответил Джеймс с досадой. — Кто-то из нас считает себя вороном, кто-то одержим механикой, а у кого-то есть воплощенное чувство вины, которое подбрасывает крыс в суп или портит шланг пневмоуборщика.

— И тем не менее… меня беспокоит то, что вы беседуете с мертвой собакой.

— Вас это беспокоит? Что ж, вот такой я безумный Лемони — идеально вписываюсь в семейное древо.

Лемюэль покачал головой.

— Я полагаю, это не безумие и даже не чудачество. Насколько я понял, ваша собака вам отвечает. Вы ведь не так давно начали слышать ее голос, я прав?

Джеймс не хотел отвечать, но все же кивнул. Лемюэль продолжил:

— Неожиданно начать слышать голос друга — это побочный эффект.

— Еще один?

— Верно: еще один. Другой — это вислоухость. И я знаю, к какому лекарственному средству они прилагаются.

— Неужели?

— Да. И я не советовал бы вам злоупотреблять этим средством — оно довольно ядовито. Не уверен, что тот, кто вам его вручил, сообщил вам это.

Не прибавив ни слова, Лемюэль развернулся и вышел из комнаты, хотя Джеймс ожидал, что он начнет расспрашивать его, зачем ему понадобилось это средство.

— Видимо, он считает себя самым умным, Пуговка, — проворчал Джеймс и, достав из чемодана бутылку, вытащил пробку. — «Оно довольно ядовито…»

Тем не менее Лемюэль был прав: тот, кто вручил ему это средство, как-то позабыл упомянуть о его ядовитости.

Джеймс отхлебнул из бутылки. Уши его на миг слегка распрямились, а потом снова провисли. Но при этом слух почти сразу же многократно усилился: Джеймс услышал, как скребется наверху Хелен, как ворчит мадам Клопп, как скрипят половицы в комнате Лемюэля.

Тот, кто вручил Джеймсу микстуру для улучшения слуха, считал, что она поможет ему подслушивать. Этот человек еще кое-что ему вручил.

Джеймс бросил взгляд на семейный фотоальбом Лемони — он не раз задавался вопросом, где Толстяк его достал. И все равно изучил его от корки до корки — вместе с прилагавшимся описанием некоторых предыдущих хозяев «Горькой Пилюли». Толстяк полагал, что это поможет Джеймсу проникнуть в аптеку — в этом он был прав. Хотя Лемюэль даже не устроил ему настоящий допрос в первый же день и после того ни разу не проверил его знания, чувствовал себя здесь Джеймс благодаря своим знаниям намного увереннее.

«Со всеми этими тайнами я забыл, зачем на самом деле сюда проник…»

Джеймс достал из кармана три мятые прямоугольные бумажки, похожие на железнодорожные билеты. Они были сплошь черные, на каждом стоял герб: ворон с золотой монетой в клюве; белым угрюмым шрифтом в центре значилось: «Горемычный фунтовый билет “Ригсберг-банка”, выданный безнадеге 17-18-10-5-13-10».

Когда Джеймс сказал Лемюэлю, что у него нет денег, он почти не солгал. Толстяк выдал ему на расходы небольшую сумму, но в обычное время ему приходилось расплачиваться этими банковскими билетами — «горефунтами». Подобное было невероятно унизительно — стоило ему достать из кармана «горефунт», выражения лиц лавочников тут же менялись, на них появлялись презрение, осуждение, уничижение.

Эти отвратительные бумажки были в жизни Джеймса с самого детства — сперва ими расплачивались родители, а теперь и он. Джеймс мечтал однажды избавиться от «горефунтов» навсегда, и сейчас он был как никогда к этому близок. Хотел так думать…

А для этого требовалось довести начатое до конца. Беда в том, что у него не было ни малейшей идеи, как найти прописи.

Вооружившись вилкой, Джеймс взялся за ужин, вылавливая из рагу лишь овощи и брезгливо отодвигая сушеных пауков на край тарелки.

Из комнаты наверху раздались стоны. Джеймс вздохнул: Хелен и правда была больна — после того, что он видел, сомнений в этом не осталось, а значит, она не лгала тогда на кухне. Возникал вопрос: зачем же она лгала, когда просила выпустить ее из комнаты?

«Больные часто отрицают, что больны, — напомнил себе Джеймс. — Мама тоже говорила, что с ней все в порядке, несмотря на кашель и на то, что с каждым днем увядала все сильнее…»

Почувствовав горечь, которую неизменно приносили воспоминания о матери, он заставил себя вернуться к мыслям о прописях.

Джеймс повернулся к чучелу, стоявшему на подоконнике.

— Я в тупике, Пуговка. Я был на чердаке, в комнате прадедушки, обыскал комнату Лемюэля, но все указывает на то, что книга не существует. Что? Разумеется, она существует — не из головы же Лемюэль берет рецепты чудодейственных сывороток. Не из головы…

Джеймс кое-что вспомнил и едва не выронил вилку — внезапно все сошлось! Подцепив паука, он задумчиво уставился на него.

— Кое-кто, помимо Лемюэля, мадам Клопп, Хелен и меня, точно есть в аптеке. И как я мог о нем забыть? Лемюэль сказал мистеру Фишу, что ему помогут сделать сыворотку. А еще… ты помнишь письма доктора Хоггарта, Пуговка? Я тебе о них рассказывал: в одном письме говорилось, что Лемюэль противится лечению, потому