Мсье Лекок - Эмиль Габорио

Директор тюрьмы разочарованно развел руками. А! Он многое отдал бы, чтобы произошедший инцидент остался в тайне, но об этом нельзя было и думать.

– Так пошли к следователю, – сказал он. – Пошли…

И они пустились в путь. Всю дорогу Лекок старался доказать славному чиновнику, что тот напрасно расстроился из-за происшествия, которое было для следствия настоящим подарком. Разве до этого момента он не считал себя хитрее своих заключенных? Какое заблуждение! Разве изобретательность узника не бросала и не будет продолжать бросать вызов бдительности надзирателя?

Когда они вошли в кабинет, господин Семюлле и его секретарь разом вскочили. По лицу молодого полицейского они поняли, что есть важные новости.

– Ну? – взволнованно спросил следователь.

Вместо ответа Лекок положил на стол бесценный хлебный катыш и взглядом был вознагражден за то, что не разломал его от нетерпения.

В катыше лежал крохотный рулончик из тонкой бумаги плюр[22]. Господин Семюлле развернул его и, положив на ладонь, разгладил. Однако, едва взглянув на записку, он нахмурился.

– Ах!.. Это шифрованная записка, – воскликнул он, ударив по столу кулаком.

– Этого надо было ожидать, – спокойно ответил молодой полицейский.

Лекок взял записку из рук следователя и четко стал произносить вслух цифры, разделенные запятыми, в том порядке, в каком они были выведены:

– 253, 15, 3, 8, 25, 2, 16, 208, 5, 360, 4, 36, 19, 7, 14, 118, 84, 23, 9, 40, 11, 99…

– Боже!.. – прошептал директор тюрьмы. – Эта находка ничего не проясняет.

– Почему же?.. – возразил улыбающийся секретарь. – Она написана условным языком, который можно расшифровать, если обладать навыками и терпением. Есть люди, для которых это стало настоящим ремеслом…

– Совершенно верно! – согласился Лекок. – Когда-то я сам баловался составлением подобных записок.

– О! – воскликнул удивленный следователь. – Вы рассчитываете подобрать ключ?

– Со временем да, сударь.

Лекок собрался было положить записку в свой кошелек, но господин Семюлле попросил еще раз внимательно изучить ее и, по крайней мере, попытаться оценить, насколько трудной будет работа.

– О!.. В этом нет необходимости, – ответил Лекок. – Сейчас не время судить…

Тем не менее Лекок сделал то, о чем его просили, причем сделал хорошо. Его лицо вскоре просветлело, и он, стукнув себя кулаком по лбу, воскликнул:

– Эврика!

От удивления, а возможно, от недоверия такое же восклицание вырвалось из груди следователя, директора тюрьмы и Гоге.

– По крайней мере, мне так кажется… – осмотрительно добавил Лекок. – Если я не ошибаюсь, подозреваемый и его сообщник используют систему двух книг. Это очень простая система. Сначала они договариваются, какой книгой будут пользоваться, и берут по экземпляру одного и того же издания.

Что делает тот, кто хочет сообщить о себе новости? Он наугад открывает книгу и сначала пишет номер страницы.

Теперь ему надо найти на этой странице слова, которые могут выразить его мысль. Если первое употребленное им слово оказывается двадцатым, то он пишет цифру двадцать. Потом начинает считать – один, два, три – до тех пор, пока не найдет подходящего слова. Если это слово шестое, он пишет цифру шесть, и продолжает считать до тех пор, пока не закончит своего послания.

А вот что делает человек, получивший это самое послание. Он открывает книгу на указанной странице и по цифрам ищет нужное слово…

– Яснее не бывает, – согласился следователь.

– Если бы эта записка, которую я держу в руках, – продолжал Лекок, – была написана двумя людьми, находящимися на свободе, пытаться расшифровать ее было бы безумием. Эта столь простая система – единственная, которая сводит на нет все попытки, продиктованные любопытством, поскольку невозможно догадаться, какая книга была использована. Но в нашем случае все обстоит иначе. Май сидит в тюрьме. В его распоряжении только одна книга – сборник песен Беранже. Значит, нужно найти эту книгу…

Директор тюрьмы воспрянул духом.

– Я сейчас ее принесу, – предложил он.

Но молодой полицейский жестом удержал его.

– Главное, – посоветовал он, – смотрите, сударь, чтобы Май не заметил, что до его сборника песен дотрагивались. Если он вернулся с прогулки, под любым предлогом заставьте его вновь покинуть камеру… Кроме того, пусть остается на улице до тех пор, пока мы будем изучать сборник…

– О!.. Положитесь на меня!.. – ответил директор.

Директор тюрьмы вышел из кабинета. Он до того торопился, что уже через четверть часа вновь появился, триумфально размахивая небольшим сборником в 1/32 листа.

Дрожащей рукой молодой полицейский раскрыл книгу на двести тридцать пятой странице и принялся считать. Пятнадцатым словом на странице было «Я». После него третьим шло «ЕЙ». Затем восьмым – «УЖЕ», двадцать пятым – «ПЕРЕДАЛ», вторым – «ВАШУ», шестнадцатым – «ВОЛЮ»…

Таким образом, эти шесть цифр обретали смысл: «Я ей уже передал вашу волю…»

Трое мужчин, присутствовавших при этом волнующем эксперименте, не смогли удержаться и захлопали в ладоши:

– Браво, Лекок! – воскликнул следователь.

«Теперь я на Мая не поставил бы сто су», – подумал секретарь.

А Лекок по-прежнему считал. Вскоре голосом, в котором слышалось счастливое тщеславие, он смог перевести всю записку. Вот что в ней писали заключенному: «Я ей уже передал вашу волю. Она смирилась. Мы ожидаем ваших распоряжений, чтобы действовать. Надейтесь! Мужайтесь!..»

Какое разочарование принесла эта лаконичная непонятная записка свидетелям этой сцены, которых лихорадочная тревога держала в напряженном ожидании, угнетающе действуя на них! Зашифрованная или переведенная, записка была бесполезным оружием в руках следствия.

Огонь, зажженный в глазах господина Семюлле надеждой, погас. Гоге вернулся к своему первоначальному мнению, полагая, что подозреваемый, возможно, выкрутится.

– Что за напасть! – произнес директор тюрьмы с долей иронии. – Как жаль, что столько труда и такая удивительная проницательность пропали даром!

Лекок, веру которого поколебать было невозможно, смерил его высокомерным взглядом.

– Право же!.. – сказал он. – Господин директор находит, что я даром потерял время!.. Но я так не считаю. Мне думается, что этот клочок бумаги наглядно свидетельствует о том, что если кто и заблуждался относительно личности подозреваемого, то только не я.

– Допустим!.. Господина Жевроля и меня ввело в заблуждение правдоподобие. Людям свойственно ошибаться. Но разве вы преуспели?