Великолепная маркиза - Жюльетта Бенцони

— Я? Но у меня никого нет в Брауншвейге, и я даже не могу представить, кто отважится совершить подобное в средневековом городе Генриха Льва! (Генрих Лев (1129 — 1195 гг.) — герцог Саксонии и Баварии. Захватил земли некоторых западно-славянских племен. Конфликт с императором Фридрихом I Барбароссой привел к потере Генрихом Львом почти всех его владений ( 1180 г .). (Прим, пер.)) — Я еще не все сказал, любезный граф. Если бы дело было только в этом, мы бы сами этим занялись. Но орден Золотого руна никогда не окажется в Брауншвейге. Он уже едет в Париж в кармане одного из ваших друзей — барона де Баца. Барону удалось убедить герцога вернуть ему орден.

Внимательный наблюдатель увидел бы, как исказилось лицо графа. Многие годы он ненавидел де Баца, верного подданного короля. Барон же относился к графу с неменьшим презрением и не считал нужным это скрывать.

— А он-то как там оказался?

— Я вам расскажу. Граф Прованский, не имея возможности лично следовать за Фридрихом Вильгельмом и герцогом Брауншвейгским, послал к ним своего самого верного последователя маркиза де Понталека. Вы с ним знакомы?

— С давних пор. Мы с маркизом друзья.

— Чего нельзя сказать о де Баце. Барон прибыл в ставку герцога накануне так называемого сражения с подложными документами, переодетый. Он спровоцировал де Понталека, вызвал его на дуэль и вонзил ему шпагу в грудь.

— Маркиз мертв?

— Я только сказал, что удар пришелся в грудь, по счастью, сердца он не задел. Де Понталек выздоравливает. К счастью, с ним был еще один из наблюдателей графа Прованского, который, как известно, никому не доверяет. Именно этот человек и рассказал о том, что произошло. Но это еще не все!

Барона де Баца сопровождала молодая американка, очень соблазнительная особа по имени Лаура Адамc.

Барон определенно привез ее с собой для того, чтобы эта дама соблазнила герцога. Судя по всему, американской мисс это удалось. Между де Бацем и герцогом произошло весьма бурное объяснение. Барон уговаривал принца продолжать наступление на Париж, взять столицу и освободить короля. Но ему удалось лишь вырвать у герцога орден Золотого руна. Свою спутницу де Бацу пришлось оставить в замке.

— Вот это уже интересно! Если герцог Брауншвейгский так дорожит этой женщиной, то она может быть нам полезной. Американка! Весьма оригинально! Герцог по натуре коллекционер, он не мог остаться равнодушным к такой… гм… редкости!

— Теперь нам уже этого не узнать. Красотка сбежала от него в ту ночь, когда герцог покидал замок Анс. И потом, мисс Адамс нисколько не интересует графа Прованского. Брат короля хочет получить орден Золотого руна. Он бы его очень утешил при нынешнем положении дел.

— Согласен, ситуация крайне запутанная… Кстати, принц все еще в Кобленце?

— Нет. Сейчас он направляется в Дюссельдорф вместе с монсеньором д'Артуа. Принц-архиепископ дал понять своим племянникам, что они больше не могут оставаться у него. Во всяком случае, ради их же собственной безопасности. Французы из Рейнской армии начали наступление, а Дюмурье отправился в Бельгию, откуда он намеревается изгнать австрийцев. Но случайности войны могут изменить все в одну минуту, поэтому граф Прованский не отчаивается и все еще надеется когда-нибудь получить корону Франции в соборе Реймса. Вы знаете, что уже принято решение о суде над королем?

— Я вообще ничего не знаю! Вот уже десять дней, как я не получил ни единого письма. Итак, они собираются его судить? Я ждал чего-то подобного… И, разумеется, они вынесут ему приговор?

— Да, но к чему его приговорят? К изгнанию? Определенно нет! Это слишком опасно. К пожизненному заключению? Это создаст множество проблем…

— Они приговорят его к смерти, это ясно!

Тяжелые веки скрыли зеленовато-желтые глаза иезуита:

— Это стало бы наилучшим решением… для всех. Но это не так просто. О законах королевства больше говорить не приходится. «Помазанник божий»… Эти слова забыты. Об оскорблении его величества, за которое неосторожного приговаривали к страшной казни, никто не вспоминает. Только конституция гарантирует неприкосновенность короля.

— Прошу вас, не употребляйте при мне этого слова! — рассердился д'Антрэг. — С тех пор как Людовик подписал эту конституцию, он перестал быть королем и для меня, и для моих друзей! И к тому же его низвергли!

— Свободный и прогрессивный ум, несомненно, прекрасен! Но, мой дорогой друг, Людовик остается королем еще для очень многих людей. И даже в новом Национальном, собрании есть если не его явные сторонники, то хотя бы те, кто не станет голосовать за смертный приговор королю. Такое голосование будет сродни отцеубийству…

— Но только не для Филиппа Орлеанского, который теперь называет себя Филипп Эгалите, Филипп Равенство. Этот субъект до сих пор рвется к трону!

— Он его никогда не получит! Даже народ, перед которым он так заискивал, отдаляется от него. Очень скоро Филипп Эгалите начнет вызывать подозрения. И эти подозрения станут еще весомее, когда король умрет. Всегда найдутся люди, которые вспомнят, что он принадлежит к королевской семье.

Народ нашел себе великолепную игрушку, которая позволяет ему следовать самым низменным побуждениям. Но в самой глубине души эти люди остаются суеверными, они боятся быть проклятыми. Настанет время раскаяния. Людовик — человек добрый, справедливый, преисполненный сочувствия. Народ любил его и любил бы до сих пор, если бы король не попал под влияние Марии-Антуанетты. Королева никогда не была француженкой. Она ни разу не выезжала дальше Версаля и Парижа, если не считать бегства в Варенн. И народ презирает ее с такой силой именно потому, что когда-то поддался ее очарованию.

— Народ в этом не одинок, и нам с вами это отлично известно. Могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос — что же нам делать?

Иезуит оперся локтями о кресло и сложил перед собой пальцы домиком.

— О, это совсем просто! Чтобы граф Прованский мог в один прекрасный день вернуться в роли миротворца и доброго отца семейства…

— Которого у него нет! — рявкнул граф д'Антрэг. — Он бессилен!

— Господи, насколько вы становитесь неприятным, когда отпускаете эти ваши сугубо физиологические замечания как раз в тот момент, когда мне удается воспарить на крыльях мечты! Итак, я повторяю, чуть изменив формулировку, — чтобы граф Прованский мог вернуться в роли отца всех французов, христианина, готовый всех простить, королевскому дому Бурбонов потребуется мученик! Следовательно…

— Единственный мученик? Принц никогда не удовольствуется ролью регента!

— Надо все задачи решать по очереди. Я много размышлял о том, что выстроенное на руинах зачастую бывает крепче нового! И не забудьте про орден Золотого руна! Это символ, согласен, но он имеет огромную материальную ценность, а наши принцы почти разорены…

Вошел Лоренцо и доложил, что обед подан и госпожа графиня ждет.