Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг - Борис Мегорский

«1709 году июня в 8 день плотавского полку казаки Родивон Григорьев с товарищи взяли за рекою Ворсклою швецкова хлопца да двух запорожских казаков, и распрашиван. В расспросе сказал швецкой хлопец, зовут де ево Адамом, а служил де он в швецком войске при полковнике пехотном Индрике Станфлике; полки де их стоят под Полтавою и король швецкой стоит в войски, а ведут подкоп в одном месте с горы и перешли вал, до другова вала дошли; а шведов около Плотавы много побито; а копают де подкоп запорожцы, а много-ль де запорожцов сказать не знает, потомучто розделены по шведам, а у полковника ево в полку солдат двести пятдесят человек; бывало сначатку 8 рот, а в каждой роте было по сту по пятдесят человек и в других полках по малу ж людей; и в каждой день в шанцах побивают человек по двенатцати и по десяти, а и всего де войска швецкого коннова и пешева тысяч с двенатцать; а взяли де ево близ Плотавы и ездили оне за травою; а порода де он хлопец прусак. А казаки запорожцы сказали те же речи» [694].

Коротко, но живо описаны обстоятельства захвата в плен капитана «Саулаского полку» выборгского гарнизона Франца Фарноля: он с пикетом стоял неподалеку от внешних укреплений Выборга, и когда русские атаковали, он со своими людьми пошел на выручку защитникам капонира. Однако, рассказал на допросе капитан Фарноль, «как сошлись с нашими людми, прапорщик, который с ним был, и салдаты ево куманды ево покинули и сами ушли назад. И тут ево взяли»[695]. Плененный капитан на допросе поведал о состоянии гарнизона; так, в его собственной роте от начала осады насчитывалось 27 раненых, 23 убитых, 30 больных и только 31 человек, «которые служить могут» [696].

Утечка информации происходила не только от захваченных языков, но и от дезертиров, самовольно переходивших к противнику. До нас дошло много подобных эпизодов, и каждый по-своему характеризует поведение людей и мотивы их поступков в ту эпоху. В самом начале осады Нарвы в сентябре 1700 г. к войску Петра из крепости вышли русские ивангородцы, которые рассказали, что их привлекают к обороне укрепленных участков стены Нового города, тогда как к «неотделанным» участкам ставят «ругодевцев мастеровых людей» [697]. (Вероятно, это свидетельствовало о недоверии шведской администрации к русским горожанам.)

Необычный перебежчик вышел 30 сентября 1700 года из Нарвы навстречу бомбардирам Преображенского полка, когда они подходили к укреплениям Нарвы для осмотра мест под батареи и кетели. Ротмистр Бауер на допросе, произведенном лично царем, сообщил, что он голштинец и на самом деле состоял на службе в саксонском драгунском полку у польского короля Августа II и что он был послан последним в Нарву в качестве шпиона. Петр подарил ротмистру сто червонных и отправил к Августу; а в 1701 г. Бауер вернулся в Россию в чине майора, был принят на русскую службу полковником в драгунский полк и впоследствии стал одним из лучших кавалерийских командиров петровской армии, известным нам как Родион Христофорович Боур[698]. Участвовавший в осаде в качестве полковника царской армии Александр Гордон записал, что во время вылазки шведов Боур выехал из крепости, пустил лошадь в галоп и подавал русским знак, размахивая платком; к перебежчику отнеслись с подозрением, пока через три дня не прибыл саксонский генерал Алларт, удостоверивший личность ротмистра[699]. Генерал-лейтенант действительно «освидетельствовал» находившегося «под сумнением» Боура [700]. И в своем описании первой нарвской осады Алларт уточняет, какие именно сведения принес шпион из осажденной крепости: «Пришел Ротмистр Бауер из Нарвы в наш лагерь, чрез котораго много получено известия о состоянии того города и что подлинно в крепости не более 900 человек солдат пехотных находится Горнова полку, да 400 мужиков, которые тем солдатам даны на помощь, и 150 унтер-ротмистров; да 400 человек мещан; провианту и дров число довольное, токмо у них людей мало, и для того они и контр-эскарпов своих не хоронят» [701].

Драгун Юрий Никитин, служивший в шведском гарнизоне Нарвы в полку полковника Мурата, 7 декабря 1703 г. «утопил королевскую лошадь, на которой служил, на водопое, и, убоясь того, ушел к Ямбурху» [702]. Вокруг лошадей как ценного имущества разворачивалась не одна история перехода к противнику. 26 июня 1704 г. в русские апроши перебежал из того же гарнизона капрал Андрис Фалк – его командир, прапорщик, отнял и «замучал до смерти» его лошадь, а в ответ на требование возместить стоимость для покупки новой пригрозил подчиненному шпицрутенами. Опасаясь незаслуженного наказания, капрал ушел к русским[703]. Схож был мотив у шведского драгуна Ягана Ружа, крестьянского сына из Рижского уезда, взятого «неволею» в драгунский полк Шлиппенбаха. Стоя на карауле в кабаке недалеко от Риги, Яган просмотрел, как украли лошадь его капитана. Капитан грозился: «я де тебя повешу», и драгун, «убоясь», дезертировал и явился к русским в Дерпт 7 июля 1708 г. [704].

Служебные неурядицы и проступки были, видимо, распространенной причиной дезертирства (или по крайней мере были распространенным объяснением надопросе). Например, корнет шведского рейтарского полка голштинец Яган Фридрих Егорфелт в июне 1705 г. на поединке в корчме заколол унтер-офицера, после чего покинул часть и вдвоем со слугой поехал «к Нарве на государево имя в службу» [705]. А в сентябре 1704 г. в Санкт-Петербург (очевидно, из Выборга) пришел рейтарский капрал, который «урядника порубил шпагой»; вместе с ним пришел некий капитанский слуга, решивший покинуть шведскую сторону, т. к. имел «сродников в Ингерманландской земле» [706].

Офицеры, по-видимому, дезертировали не часто. В июне 1704 года из осажденного Дерпта ушел лейтенант шведского флота Андерс Розелиус. В начале мая он чудом уцелел при разгроме шведской речной флотилии (опоздав к отправлению ее в свой последний поход). Опасался ли он обвинений по делу о гибели эскадры? Так или иначе, Розелиус воспользовался тем, что городские ворота открыли на время, пока солдаты скашивали росшую неподалеку от города рожь, и при свете дня отправился в русский лагерь. Он сообщил осаждающим о сильных и слабых местах в обороне, и после его бегства усилился огонь по Русским воротам (которые позднее и атаковали). По словам коменданта Скитте, при вступлении русских войск в Дерпт изменник следовал вместе с победителями, не поднимая глаз от стыда[707].